Если ночью бесснежной пропойца-ноябрь умрёт
и с веревкой на шее желанный покой обрящет,
я насмешливо сплюну
и выдохну вслед:
— Зачёт…
Ну хоть в чём-то ты сбылся реальным и настоящим…

Пусть на лестничной клетке в пустотах земных прорех
мы давно разминулись, едва различая лица…
Ты спускался во тьму,
я задумчиво шла наверх
и не смела помыслить, что стану твоим убийцей…

Просто медленный шаг отдавался тоской в висках,
равномерно и гулко считая в ночи ступени.
Перепады высот…
Наважденьем в твоих глазах
на соседнем пролёте мелькали мои колени…

И единственный луч, вырывая из тьмы фантом,
как последнюю милость дарил тебе нежный абрис.
Это всё, что ты знаешь
о смысле своём —
земном…
Это всё, что по сути от жизни тебе осталось…

Уходи налегке…
Улетай, как вчерашний снег,
превращая стихи в ледяные псалмы метелей.
Где-то там впереди обязательно будет Свет,
что спасительной точкой маячит в конце тоннеля.

Только ты не спешишь в этот райский чужой приют…
Нет, не то чтоб скептично не веришь в земные враки…
Просто каждою строчкой ты хочешь остаться тут —
с этой женщиной грешной в таинственном полумраке.

От того что безбожно бунтует в тебе поэт,
отрицая миры вне земных передряг и тягот…
И ноябрь заклинает:
— Прошу… не включайте свет…
Хоть у Неба сто солнц — мне довольно земной лампады…