Вновь теплынь…
Рушник золототканый
весь расшит узором летних трав.
Кружатся берёзы в сарафанах,
край подола в танце подобрав.
Ветер им игриво треплет косы,
в прошлом оставляя пыль дорог.
Он устал
служить лиловым грозам —
выдохся… и резко занемог…
Сел в траву Июль в рубахе белой —
к стаду охладевший пастушок,
мальчик,
что слоняется без дела —
лишь с того, что в мире хорошо.
Слишком хорошо —
для нас, для смертных —
странников в истёртых башмаках.
Трапеза
привычных страстотерпцев —
чёрствый хлеб на новых рушниках.
Ешь его…
закусывай молитвой…
сдобри хреном… квасом запивай…
Вряд ли, ты когда-то будешь сытым.
Вряд ли, вкусишь свежий каравай.
Даже если август молчаливый
яблоком падёт к твоим ногам —
плод его окажется червивым…
Боги злы —
суди их по плодам…
Сколько в мире этих червоточин!
Сколько язв у неба на лице…
Сколько боли в яблоках…
А впрочем,
этот день сбывается в Творце —
чистым… идеальным… без изъяна…
слишком совершенным и благим.
Лель бредёт с котомкой по полянам —
светел и крылат, как херувим…
Ветер треплет спутанные пряди…
В пальцах - земляники сладкий сок…
Бог везде:
в крупицах красных ягод,
в зёрнах, что роняет колосок,
в холоде речной воды студёной,
рвущей синь зеркально в облаках.
Мир созрел до нежности особой,
пыль сдувая с крыльев мотылька…
Так, чтобы случайно не нарушить
тонкое сиянье тишины,
фальшью не смутить живую душу,
в явь преобразив земные сны.
Дай нам хоть теперь, ты слышишь, Отче,
свежий хлеб на чистом рушнике,
дай напиться вволю хоть разочек,
губы грея в тёплом молоке.
Так, чтоб и не много, и не мало…
всем хватило б щедрости твоей —
по усам текло
…и в рот попало…
Дай нам спелых яблок без червей!
Вдоволь у тебя вина и кваса,
золота колосьев в погребах.
Пусть наливка яблочного спаса
соком жизни тает на губах…