вот дочери двадцать,
и нужно признаться,
я в это не верю.
она в универе,
а я снова в школе
моих девяностых,
и кажется просто
не чувстовать боли,

и жив ещё батя,
травлюсь на Арбате
дешёвым портвейном
за Цоя с Кобейном,
смакуя подробно
любые соблазны.
и жизнь так прекрасна,
и смерть бесподобна.

рассветы, закаты,
мы — песни «Агаты»,
мы — фразы из «Брата»,
и миг невозврата,
посыпанный солью
финальной текилы,
с удвоенной силой
взрывается болью.

мир — спятивший театр.
где тот психиатр,
что выгонит бесов
из сказочной пьесы,
рифмованной мною
в пространство квартиры?
под слоем сатиры
я скрою, что вскрою,

и холод подъездный,
рождающий бездну,
проникнет за ворот.
проснувшийся город
в потресканной раме
оконных пролётов
мне шепчет и шепчет, и шепчет чего-то
о сыгранной мной и реальностью драме.