Спешил домой по холоду народ,
На кухни, где вода течёт из крана,
А уходящий в вечность старый год
Валялся на помойке у «Ашана».
И подавив в себе озноб и дрожь,
И от похмелья строгий и суровый
Сказал, его увидев, старый бомж:
— Жаль выбросили год. Почти что новый.
Поднял его брезгливо, посмотрел,
Как будто мячик слувшийся из кожи,
А в нём следы от пуль, снарядов, стрел,
Воронки от обстрелов и бомбежек.
Но среди слизней, муравьёв и мух,
Морзянка, словно стук биенья сердца,
Он вдруг услышал, напрягая слух
Дыханье нерождённого младенца.
И бомж был очень сильно удивлён,
Не на роддома белой мягкой койке,
Две тыщи девятнадатый рожден
Был ночью на ашановской помойке.
Меж банок из-под греческих олив,
Меж фантиков из-под творожной массы
Младенец был до одури красив,
Как ангел божий, так он был прекрасен.
И он взлетел, расправив два крыла,
И скрылся в чёрном небе меж снежинок,
И вьюга, как метлою замела
Следы бомжа и призраки тропинок.
Секунды были вязки и длинны,
Бомж как бы неожиданно проснулся,
И глядя в темень звездной вышины,
Он в первый раз за месяц улыбнулся.