Говорила ли я, что кот Матвей пуглив? Пуглив как серна, как бабочка, как беременная куропатка. Там, где глупый пингвин еще только робко прячет, Матвей уже закопал, прикрыл ветошью и вырастил молочай. На лице его даже в спокойные минуты написано: «Здесь котика нет». Ибо мир безжалостен, и особо жесток он к жирным пушистым котам.
Во сне кот Матвей тарабанит всеми ногами и клацает челюстью. Кого видит он? Охотников за головами? Любителей отведать филе молодого мейн-куна? Торговцев пушниной со связкой рыжих хвостов на ремне? Умей кот считать, по пробуждении он пересчитывал бы свои конечности — убедиться, что всё при нём, ничего не отчекрыжили злые люди.
Любая новая коробка — ловушка. Любой новый человек — мерзавец Шредингер. Он пришел за новым котом, потому что свои закончились. И лишь убедившись, что коллапс волновой функции на сегодня не запланирован, Матвей упаковывает себя в коробку.
Когда-то он пытался прятаться на шкафу. Однако живот отрастает, а ноги нет: об этом нужно помнить всякому, кто связывает своё спасение с прыжком в высоту. Теперь в минуты сильного волнения кот укрывается под диваном, но разве можно считать надёжным укрытие, в которое может вторгнуться свистящая пасть пылесоса! Случаются и у Матвея минуты безмятежности. В тишине, нарушаемой лишь добрым журчанием унитаза, он спит, растекшись по раковине, и изредка прядает ушами. Те люди, которые в этот благословенный миг с хихиканьем открывают кран, заслуживают порицания. Ибо сказано: кто тиранит кота своего, тому быть в следующей жизни туалетным ёршиком. «Надо было пытаться на шкаф», — думает кот и втягивает брюхо.