1
Девять утра, и денёк прекрасный.
Бодро иду, напевая вальсок.
Шелково небо, трава атласна.
Я и ворону любить согласна,
В ангельский веря её голосок.

Всем улыбаюсь: коту, дворняжке.
В воздухе сладостный дух разлит.
Божья коровка ползёт по рубашке,
Как заведённые тренькают пташки…
Кто приближается к нам? Инвалид.

Ноги с усилием переставляет,
Палку выбрасывая вперёд,
В скорбной гримасе рот искривляет,
И диссонанс он собою являет,
Этот нелепый карлик-урод.

Яркая гамма вдруг сделалась серой.
Враз придавила к земле духота.
Что там за подлости с атмосферой?
И почему вдруг запахло серой?
Может быть, это запах стыда?

Стыд за себя, за своё превосходство,
За беззаботный, мажорный настрой,
За неприличное наше несходство,
За полноценность на фоне уродства
И неспособность на благородство
Стать для калек милосердной сестрой.

2
Девять утра. Вновь иду на работу.
Ну и погодка! В июне — апрель.
Нет чтобы спать, как все люди в субботу!
Надо тащиться, куда неохота,
Скачет давленье, из носа — капель.

Всё раздражает, и нет настроенья,
Стресс измотал. Перегрузки, колит…
Вот и с детьми началось охлажденье,
Стали заметны процессы старенья…
Кто там навстречу идёт? Инвалид.

Да не идёт: ковыляет, жалкий.
Шаг через силу — кривится рот.
С ветром сражается, машет палкой,
Будто с вороной играет в салки.
Это — всё тот же несчастный урод.

Резки зигзаги его движений,
По подбородку стекает вода.
Током трясёт от его напряженья,
Но замираешь от уваженья
И накатившего чувства стыда.

Стыд за себя, за своё малодушье,
За депрессивный, минорный настрой,
Насморк, давленье и стресса удушье
И за желанье вдруг сделаться мышью
От неспособности к великодушью
Стать для калек милосердной сестрой.
24−26. 06.10