У неба нет на нас больше планов, оно безумно и ледяно, и лишь луна на нем жёлтой раной сочится болью в твоё окно. И нежилая моя обитель скулит по эху твоих шагов, я твой безмолвный нежданный зритель, моя любовь.
Я океан, поглотивший солнце, виновник зим и столетних льдов, но эта буря нас не коснется, моя любовь.
Не знаю, кто напророчил смерти, кто ад и рай разделил на два, а я б делил все на жизнь, где есть ты, и всё что будет, но без тебя. А я бы взгляд твой увековечил, тепло ладоней, румянец щек, и после жизни, и после смерти, с тобой ещё.
У неба нет на нас больше планов, увы мы скомканных два листа. Но ты была идеальной самой, одной из ста. И я пришит к тебе, приколочен, введен опасным лекарством в кровь,
не дай же мне отпустить нас молча,
я твой и точка, моя любовь.

Мы прощаем потрясающую любовь,
мы прощаем её за то, что она проходит,
сколько зим было вместе, сколько красивых слов,
сколько слез, сколько мыслей (с ума-то они и сводят).
Ты вязала колючий свитер, а он носил,
несмотря на причиненные неудобства,
он любил тебя, он любил тебя, что есть сил.
И как больно, что ничего уже не вернется.
Под куранты вы загадывали детей,
вы тонули друг в друге, ни капли не сомневаясь,
и как верить в любовь, и есть ли она теперь,
вы упрямо кривите рот, говоря: расстались.
Но за этим словом больше, чем пустота,
больше чем темнота, обглодавшая все пороги,
… показать весь текст …

Последнее время скупа стала на слова, на выражения ласки и иже с ними. Но, Господи, словно в легких моих смола, когда они не вдыхают твоё же имя. Но, Господи, почему мне не объяснить, какой ты в моих стихах бестелесно-тёплый, какая меж нами прочная вшита нить, и как я смеюсь, шагая по битым стеклам. Как эти стихи молитвой цветут во рту, как я изгоняю демонов прочь со сцены, когда я кричу в промозглую пустоту, как голос мой лечит души, тревожит стены. Как все озаряет улыбка твоя, Господь, как в наши беседы вливается тот, кто Слышит. И пусть я сама сочиню свой молитвослов, но, главное, чтобы ты становился ближе.

Не ходи за мной, моя осень доверчива и пуста, но по праву считает саму меня посторонней. Ты как в детской игре: закрывай глаза и считай до ста, обнаружив, что меня нет больше на перроне. Что мои следы заметает вчерашний снег, добавляя к порции боли щепочку перца. Знаешь, солнце моё, я могла быть счастливей всех, только я не успела в глаза твои насмотреться.
Может просто усталый Боже закрыл окно, может плохо со связью, провайдеры оплошали, я иду по воде, покрытой прозрачным льдом, и любой мой шаг равновесен моей печали. Мне б не видеть мир, обжигающий все нутро, панораму облезших сказок союзмультфильма, ты упрямо считаешь до ста и пустой перрон отзовется эхом, когда ты выкрикнешь моё имя.

Мы не будем бить татуировки, зажимая имена в губах, знай, мне хватит силы и сноровки тебя в слабых удержать руках. Знай, я перестала вторить небу и просить прощенья у земли, я бросаюсь к пропасти с разбега, что-то бьется в сломанной груди…
Никогда ничто не повторится, мир прекрасен в кратости секунд, наши обездвиженные лица в галерее чьих-то снов замрут, наши отпечатки пальцев теплых чья-то кожа пробует впитать, и не больно, и совсем не больно, без тебя любить и умирать.
Мы не будем бить татуировки, в клятвах задыхаться по ночам, говорить «люблю» для тренировки — лучше просто искренне молчать. Просто носом в твою грудь уткнувшись, спать, не сожалея ни о чем. Я тебя впускаю в свою душу разрушительным ночным огнем. Я не говорю тебе об этом, не перед кем мне держать ответ.
Ты ворвался в моё сердце светом.
И мне больно видеть этот свет.

Я даю тебе волю и повод идти вперед,
Я толкаю тебя, как птенца отпускает птица
В его первый и неуклюжий лесной полет,
Зная, что он никогда к ней
не возвратится.

Каждый из нас по сути своей ничей,
Сотни ночей молчим мы о самом важном.
Время становится вязким, а зло — бумажным,
В прах рассыпаясь, я сплю на твоем плече…

Мы росли, становились взрослыми и пустыми, это как лепестки опадают осенью с красных роз, день за днем я все легче с губ отпускала имя — и однажды оно не вернулось и не спаслось. И все дольше пустует квартира, все дольше время на разбитых часах ползет, норовя застыть. Понимая, что мы не там и увы не с теми… Заливаем тоску, а чуть позже начнем курить.
Мы взрослеем, мой друг, и поэтому ты не хочешь больше знать как мои дела и мои стихи. И смешной разборчивый детский почерк я сменила на клавиатуру и каблуки. И еще, говорят, надежда умрет последней, лепестки наших дней укроют её постель. Я не помню как это — любить тебя без сомнений. Я не помню какое счастье жить без потерь.

Не думала, что моё мертвое сердце способно на чудеса,
И вместо того, чтобы быть спасенной, я буду сама спасать,
Что вспомню какая сокрыта нежность у края больной души,
Что мне так захочется к человеку чужому себя пришить.

Не думала, что так растает сладко признанье на языке,
Что сердце забьется, сметая страхи, когда прикоснусь к руке,
Забьется, дыхание перехватит, впервые за много лет,
Не думала, что можно так долго ждать и…
И вдруг получить ответ.

Господи, видишь, лес одевает осень в наигранно-праздничный желтый цвет?
Скажи мне, ну где его черти носят? Ведь черти таких носят по земле?
Скажи по-отечески, кроме шуток, какой же ты мне уготовил путь?
Я прыгаю в пасти пустых маршруток и еду до пункта «про всё забудь».

Господи, видишь, небо болит ночами, кашляет мокрым снегом на город наш?
То, что сломало нас, мы выбирали сами, ты и за это, кажется, нам воздашь?
Господи, господи, дай мне хоть знак, где верный, где нерушимый путь через эту жизнь.

Утром в моей душе зацветают вербы.
Осень дождем выстукивает «держись».

Страшнее всего — рассы’паться на обманы,
На жалкие сплетни, на мелочное враньё.
Пока мои руки греют твои карманы,
Я вправе считать, что тоже теперь «моё».

Пожалуйста, можешь не сниться, но только рядом —
Живым существом быть со мною не прекращай.
Зачем моя жизнь без конца становилась адом?
Чтоб ты подошёл и Земля превратилась в Рай.

Нет ничего в ночи кроме тихих слов, звона ключей, да оплавленных белых свеч. Лунный ребенок смотрит из облаков, трогательно обещает тебя беречь. Где на крыльцо рассеянно свет падет, где тень укроет скраденные шаги… Дом, куда больше никто из нас не зайдет, стал оберегом от нечести и тоски, вьюги, седых ветров и песчаных бурь, в общем всего, от чего нас господь упас. Ночь обступает горький на вкус июль, дом, ставший лучшей крепостью не для нас.
Лунный ребенок прячется в облаках, больше не просит меня без тебя не мочь.
Тихой молитвой взлетает моя душа,
Чтоб навсегда превратиться в такую ночь.

Я согласна, пожалуй, с каждой фальшивой нотой… Лишь с тобою мне было тепло и совсем не страшно. Никому нет дела, что я работаю по субботам, а ведь тебе это действительно было важно. Я не дымлю по ночам в озябший промозглый воздух, не разбираю диван и редко включаю телек. Просто когда-то звонил телефон даже очень поздно, а вот теперь он лежит без вызовов и без денег. Ненужный хлам, постаревшее сердце, мечты как роскошь, не раскрываю шторы, не захожу в соц.сеть. Я не хочу догорать, не хочу жить красивым прошлым, и петь ночами то, что тебе не успела спеть. Не приходи, не сиди в изголовье и не молчи так, что тишина будто медным ободом на виски. В моей груди всё разворочено и разбито, а в мире нет антибиотиков от тоски. Звезды печально глухи ко всему, о чем плачут люди, закинув голову в небо, словно ища ответ. Ведь всё действительно так: пусть лучше его не будет… Потом посмотришь вокруг — а лучше него и нет.

Мне больше не о чем написать тебе; я вода, что лишь к полуночи озаряется багрецом, что травит зверя ни словами и ни свинцом, что призывает нечисть пагубную сюда. Мне больше не о чем написать тебе, я — вода.

Мне больше не о чем рассказать тебе; я огонь, что был приручен ладонью сильной, плясал в ночи, на острие ножа, над ветками алычи, потом разросся, разгорелся — попробуй тронь. Мне больше не о чем рассказать тебе, я — огонь.

Мне больше спеть тебе не о чем; я трава, что мягко под ноги падала в дальний путь, что как-то чудом сумела к дому тебя вернуть, но солнце скрылось и пожухла её канва. Мне больше спеть тебе не о чем, я — трава.

Мне больше ждать тебя незачем, я рассвет, что никогда не будет падать у твоих ног, что просыпался, когда ты уже спать не смог, что до сих пор живёт в мире, где тебя больше нет.
Мне больше ждать тебя незачем.
Я — ответ.

На двоих одна планета. Ночь укрыла тебя одеялом июльских снов.
У нас утро, туманно и ветрено. Я пишу тебе на выключенный телефон.

Солнце царственно полыхает над горизонтом.
Моя жизнь превращается в лоскуты.
Я читаю в оригинале Шарлотту Бронте
И во всех стихах мне чудишься только ты.

Разучи меня жить, в несвязный поток дыханья
Положи мятный шёпот разлуки и шум дождя.
У нас есть лишь планета, проклятое расстояние
И две стороны света с названием «ты» и «я»…

Вот я спрошу тебя — как так вышло, что твоим сердцем кололи лед, что мы смотрели на теплой крыше на перевернутый небосвод. Мы брали спелые звезды в руки, и ты учил их читать сквозь свет. Но я же знала какие муки терпел их рушащийся скелет. Я их скрывала и уносила, с рассветом в теплый бросала пруд. А ты смеялся, ты был счастливым хотя бы несколько злых минут. Вздыхая, я продолжала верить, что твое сердце запустят вспять. Но видно льдинам из подреберья не позволяется воскресать.

Я тебя не найду ни в проулках снов,
Ни в чертогах зим, ни на полях страниц.
Просто однажды утром, открыв окно,
Красный рассвет закапает на карниз.

Я тебя не найду ни у алтарей,
Ни на одной из душных платформ метро.
Просто однажды в ворохе спелых дней
Руки вдруг перестанут хранить тепло.

Я тебя не найду ни в одной из книг
И ни в одном из схожих с твоим имен,
В списки погибших и выживших не проник
Твой лучезарный профиль и дерзкий тон.
… показать весь текст …

Ты приходи, иначе здесь вечный холод, солнце уходит за веки (читай — за горы), свет прячется в волосах твоих, скоро вечер. Мне без тебя особо бесчеловечно. Мне без тебя безжизненно и бескровно, ты приходи и бей меня по живому, я же сама умоляю об этом сейчас и здесь. Чтобы я знала, что это живое — есть. Ты приходи, иначе мне не проснуться в той темноте, что похожа на дно колодца, если ты был здесь, то как могли разминуться, если ты не был, то кто мне оставил солнце? Солнце, которое позже ушло за горы, капля тепла в ледяном растворилась море, нудный мотив надоел повторяться вспять. Ты приходи, я устала тебя искать.

Рифмы скорчились, почернели, упали пеплом на белый снег, мы стали слабыми в самом деле, мы не способны на скорый бег, мы обманулись в своих надеждах — на землю рухнули облака, наверно, так исчезает нежность, так ночью в окнах вскипает тьма, так дети больше не верят в сказки, а взрослые — в Бога, так год назад — мы были наивны, чисты и ласковы, мы шли сквозь цветущий вишневый сад, мы видели вечность в глазах небесных, мы видели золото на песке, теперь занимаем немного места, бранясь в однокомнатной тесноте.
И рифмы опали сухим листом от первых морозов, от слов случайных, и тонким изысканным серебром укрылись их неразглашенные тайны. Я буду смотреть, как вода в реке становится льдом нехотя и долго. Поскольку наш мир пребывает слеп, когда идут войны, разруха, голод.
я просто иду на твой светлый голос — вот всё, что мне нужно сказать тебе

Нет ничего важней, чем забыть того, кто тебя оставил.
Ноябрьской ночью прибудет снег.
Первое из нарушаемых правил.
Последняя из нерушимых стен.

Я б приложила к сердцу стихи, но Их, к сожалению, дефицит.
А я не умею ни никотином,
Ни алкоголем, когда болит.

Ты чувствуешь осень острее прочих
И дышишь размеренней, тяжелей.
Не зная, что мой каллиграфный почерк
Рисует стихи тебе.
Каждый день.