У меня на левой щеке родинка,
А вот здесь, возле уха, впадинка,
Хоть морщинки есть возле ротика,
Но ещё я вполне гладенька.

Под окном растёт черноплодина,
А за домом овраг, впадина,
Это всё моя малая родина —
Я её презираю, гадина!

Поздравьте меня — у меня 500 публикаций!
Аааааааааа, уже 501, если считать эту!..

Молодые пииты всё умничают, усложняют тексты, а тут не знаешь куда свой ум и мудрость спрятать!

Динозавры вовсе не вымерли.
Тихо дремлют и чешут пузики.
То прильнут к небесному вымени,
то земные жуют арбузики.

Травы мятные им — перинками,
Завернувшись в века, как в плащики,
Дремлют, лёжа к друг другу спинками
И посапывают, как ящерки.

Начала читать «Поющие в терновнике» (перечитывать) .Вторая глава «Ральф».Что-то мне по-другому в этот раз видится этот священник. Вот он нагишом перед шестидесятипятилетней Мэри выступает, она на него с таким вожделением, а он с вялым членом и с превосходством реагирует на неё — дескать, видит око да зуб неймёт! Нехорошо, отче! Но гораздо всё неприятнее с малышкой Мэгги. Обласкивая недолюбленного ребёнка, где-то в глубине души он уже видит в ней женщину. Ой, не буду называть это специальным противозаконным словом…
Не вырваться Мэгги из этих цепких рук до конца жизни.

Если тащить лодку своей жизни посуху, то можно надорваться. А надо просто садиться в неё и плыть!

Солнцу подставлю лицо и ладони,
Как будто луну и две звезды.
Чем пускаться за строчкой в погоню,
Лучше впитай огонь и свети!

Впрочем, луна — это грустно, бледно,
Но она ярка всё равно,
Видно даже что жук короедный
Ползёт по стволу, как в кино.

Тише, тише! Не надо шума!
Я графоманю, чтоб сохранить
Чуть-чуть уменья в остатках Ума,
Или умА, если хотить!..

Тебе, пожилой товарищ, будь ты хоть мать, хоть отец, осталась не прежняя забота и беспокойство о взрослых детях, а тепершняя забота о самом себе, чтоб подольше не обременять заботой о тебе взрослых детей. Как сказал Леонид Филатов ротом няньки: «А твоя сейчас задача — на кладбище не попасть!..»

Голова трещала. Ирка встала с постели, прикурила папиросу и, почесываясь, вышла во двор. Приставила руку козырьком ко лбу: солнце в зените. Ирка возвратилась в дом, шмякнулась к загаженному вчерашней гульбой столу, слила из всех стаканов выдох-нувшуюся водку, выпила. Заметно полегчало. Она распахнула окно и хрипло крикнула: «Женя! Женька!» Через минуту в калитку вбежала девочка, шестилетняя Иркина дочь.
— Мам, а я на похоронках была. Дедушка Сысоев умер, а бабушка его сидела-сидела и стала падат…
… показать весь текст …

У пожилого мужчины два пути: если денег много — к девкам, если денег мало — к внукам

Тараканы и клопы всегда приползают к нам от соседей и никогда от нас к соседям!

Спелая виноградина
просвечивает косточкой…
Съедаешь гостинцы дядины,
худенькая, как досточка.
Приход алиментов — праздник,
будет кулёк ирисок,
А дяди бывают разные,
всё больше авантюристы,
Совсем на пап не похожие…
И ты, объедаясь сладеньким,
Растёшь цветком неухоженным
в круглосуточноми садике.

Ничто не лечит в это час пустой.
Детей забота и друзей жаленье —
Всё мимо сердца. Лишь туман густой
Да безконечный сонм стихотворений
Окутывает, давит, не даёт
Проклюнуться желанью жить влюблённо
Во всё, что здесь ликует и поёт.
И слышится откуда-то… из-под:
«Чего ты, старая? Давай, живи, дурёна!»

Пожалеешь, посочувствуешь, выслушаешь, глядь, а тебя уже присвоили, уже требуют преданности и поклонения)))

Люби меня любить.
До истеченья чисел.
Не оставляй борьбы
За дух, что нас возвысил.
Слиянье и восторг
Из благостной ладони
Нам посылает Бог
На крайнем перегоне.
Далёко от земли,
Сомкнув в покое веки,
Приблизим к лику лик
И сбудемся навеки.

У старухи матери и её двадцатилетней дочери нет часов.
Нет и репродуктора.

Переулок, где они живут, — короткий, узкий, нелюдимый.
Время послевоенное, страшное и строгое — сталинское.

Каждое утро молодая должна быть возле фабричной проходной вовремя.
Старуха ложится ранним вечером, чтобы встать среди ночи, сесть к окошку в ожидании первого прохожего — предвестника утра, точки отсчета рабочего дня… Во сколько тот первый пойдет — не важно, в четыре, в пять… Важно, что пора начинать новый день.

Старуха подходит к кровати, теребит плечо дочери под лоскутным одеялом и цедит:
— Нюрка, вставай — человек прошёл!

Я конкретно впала в детство. Уже несколько месяцев читаю свои любимые книги детства и отрочества. Перечислять все не буду, но «Дорога уходит вдаль», а ещё ранее — Андерсон, Волков («Волшебник изумрудного города»), Носов («Приключения незнайки») и др.

Сейчас читаю Свифта.
Гулливер уже побывал у лилипутов, с их враждой между сторонниками высоких и низких каблуков, а так же острых и тупых концов яиц. Он уже вернулся от великанов. Ну, как вернулся — его орёл стащил с его домиком игрушечным, а потом подрался с другими орлами и во время драки выронил домик с человечком в открытое море, там его и подцепило какое-то судно.

Сейчас Гулливер отправился в очередное, по счёту третье, путешествие. Пока я прочитала только подготовку к нему.
Ложусь вечером в постель, а там…"Гулливер"! Такая радость.

Аксиома: всё приятное надо делать медленно!

Человек постепенно теряет окружение, свой мир и всё становится чужим — чужая молодость, чужие мечты, чужие разговоры и дела… Может, это предусмотрено Богом, чтобы не жалко было оставлять этот мир, умирая…

Обожаю Фаину Раневскую всеми фибрами души! Может быть, отчасти это обожание связано с тем, что она дружила с Ахматовой… Но, скорее всего, если и связано, то в небольшой степени, потому что сама Фаина Григорьевна (которую звали Георгиевной почему-то!) настоящий кладезь.

Сейчас по вечерам читаю книгу Глеба Скороходова «Разговоры с Раневской». Ещё и половины книги не проглотила, но всё равно уже хочется кое-чем поделиться, например, конспектом главки «Маршак — поэт»:

«— Вот мы с вами говорили о М…
… показать весь текст …