Я поэт, я не гнусный обманщик,
Никогда не солгу, хоть убей:
Мой любимый цветок — одуванчик,
Мой любимый певец — воробей.

Мы часто на третьей «паре» сбегали в пустые скверы
в пульсирующем разгаре конфетно-букетной эры.
Те дни не плодили копий, в них златом сияли клады
и, словно в калейдоскопе, мерцали слова и взгляды.

Обитель трамвайных хамов вбивала нас в грунт по шляпку.
Михайлов-Петров-Харламов всех рвали, как Тузик — тряпку,
чугун выплавляла домна, генсек был почти безумен,
и в космосе, словно дома, селились Попов и Рюмин.

Но всё это было где-то, в каких-то иных вселенных;
а мы — предвкушали лето, и счастье в…
… показать весь текст …

Красавица в осьмнадцать лет,
смотри, как тихо мы стареем:
все тише музыка и свет
давно не тот, и мы робеем,

но все ж идем в кромешный мрак.
Но, слышишь, музыка иная
уже звучит, негромко так,
едва-едва, моя родная.

Когда-нибудь, когда-нибудь,
когда не знаю, но наверно
окажется прекрасным путь,
казавшийся когда-то скверным.
… показать весь текст …

Сквозь печали и тревогу
Бог звонит, ответьте Богу!
Жаль, не верим мы в него,
Нету дома никого.
Бог простит, Бог извинит.
Бог еще перезвонит.

Друг детства. Буратино. Хулиган,
занозистым характером известный.
Гроза двора. Дубовый Сирано.
А может, — липовый. С уроков убегал
и, слушая сверчка в каморке тесной,
о подвигах, о славе грезил. Но,
без матери растивший сорванца,
его отец — незаурядный плотник
(и в том библейский слышится мотив)
рубил мечты в зачатке. И отца,
в честь Карла Маркса названного, плохо
сын слушался. И книгу прихватив
в семейной небольшой библиотеке,
её он продал, в дальние края
… показать весь текст …

— Что ты, душа щенячья радуешься, чему?
Веришь, и не иначе — в нежную всячину…
Вольно визжать-пищать те, близок судьбы оскал!

— Знаю, глупое счастье, но… Он мне вчера писал.
Жизнь намечается — что-т-ты! Чайки — пишет… причал…
Разве когда-нибудь кто-то так меня приручал?
Ты, — говорит, — голубка… душечка, — молвит мне.
Глупое счастье, глупое. Верю, не верю, не…

Что так Снегурочку тянуло
к тому высокому огню?
Уж лучше б в речке утонула,
попала под ноги коню.

Но голубым своим подолом
вспорхнула — ноженьки видны —
и нет ее. Она подобна
глотку оттаявшей воды.

Как чисто с воздухом смешалась,
и кончилась ее пора.
Играть с огнем — вот наша шалость
вот наша древняя игра.
… показать весь текст …

Мне не в радость этот номер,
Телевизор и уют.
Видно, надо, чтоб я помер —
Все проблемы отпадут.

Ведь они мои, и только.
Что до них еще кому?
Для чего мне эта койка —
На прощание пойму.

Но когда за грань покоя
Преступлю я налегке,
Крикни что-нибудь такое
На грузинском языке.
… показать весь текст …

Вот мною не написанный рассказ.
Его эскиз.
Невидимый каркас.
Расплывчатые контуры сюжета.
А самого рассказа еще нет,
хотя его навязчивый сюжет
давно меня томит,
повелевая —
пиши меня,
я вечный твой рассказ,
пиши меня
(и это как приказ),
пиши меня
во что бы то ни стало!..
… показать весь текст …

То тёмной краски перебор,
То светлой краской всё залито,
Но тема жизни до сих пор
В объёме полном не раскрыта.
То слово светится, сквозит,
То в чём-то тёмном увязает,
То по поверхности скользит,
То, как стрела, насквозь пронзает.

Церковь должна быть намоленной,
только такой, где болит
воздух от скорби немолвленой,
от молчаливых молитв.

Дому идет быть надышанным
уймой детей и гостей.
Слову быть надо услышанным
даже с голгофских гвоздей.

Ну, а любви полагается
не постареть, не устать,
ну, а когда поломается,
ненавистью не стать…

Как веревочка вилась
вензельком неотразимым
по горам и по низинам,
где не раз встречали нас!
Как веревочка вилась —
то бегом вилась, то шагом,
по горам и по оврагам —
обстоятельно и всласть:
через речку, через мост —
чуть скользя на парапете…
И ничто на белом свете
никогда так не вилось,
и ничья на свете власть,
и ничьи на свете речи
… показать весь текст …

Он приплыл со мной с того берега,
заблудившись в лодке моей.
Не берут его в муравейники.
С того берега муравей.

Черный он, и яички беленькие,
даже, может быть, побелей…
Только он муравей с того берега,
с того берега муравей.

С того берега он, наверное,
как католикам старовер,
где иголки таскать повелено
остриями не вниз, а вверх.
… показать весь текст …

Нам предъявлен февраль для того, чтоб мело и мело,
Чтоб свеча на столе и скрещённые тени над нами.
И, воспитанный книжною стаей пацан пожилой,
Ждёт, когда Пастернак разбодяжит чернила слезами.
Эти строки легли в лексикон, словно пакля в пазы.
С детства их прививали, совместно со свинкой и корью.
Что за май-чародей, если нету в начале грозы?
Что за август без Анны Андревны с бедою и скорбью?
Рыбий жир фонарей мы ещё по традиции пьём,
Но фонарь без аптеки уже привлечёт нас едва ли.
Как нам быть, если станет понятно, куда мы плывём?
Что читать, если список чужих кораблей до конца дочитали?

Три сына мои, три сердца, три боли…
В них все — не отнять, не прибавить.
Я царь их и раб. Нет прекрасней неволи…
Петр, Александр и Павел.
И каждый из них — мой давнишний портрет.
Но вспомните старые фото —
меняются ракурс, одежда и свет,
и в нас изменяется что-то.

Они нарушают мой тихий настрой,
не любят порядка и правил,
им кажется жизнь бесконечной игрой…
Петр, Александр и Павел.
Пытаюсь зажечь в них хотя бы свечу,
… показать весь текст …

Помню — папа еще молодой,
Помню выезд, какие-то сборы.
И извозчик лихой, завитой,
Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.

А в Москве — допотопный трамвай,
Где прицепом — старинная конка.
А над Екатерининским — грай.
Все впечаталось в память ребенка.

Помню — мама еще молода,
Улыбается нашим соседям.
И куда-то мы едем. Куда?
Ах, куда-то, зачем-то мы едем…
… показать весь текст …

И не дослушаю впотьмах
Неконченную фразу.
Потом в далеких зеркалах
Все отразится сразу.

В каждой разлуке счастливее тот,
Кто уезжает… Ему от печали
Есть исцеленье-движенье, полет,
Новое небо, новые дали.
А остающемуся каково?
Мало, что сердце изныло от жажды, —
Напоминаньями мучит его
Каждое дерево, камушек каждый…

Я мысленно вхожу в ваш кабинет:
Здесь те, кто был, и те, кого уж нет,
Но чья для нас не умерла химера;
И бьётся сердце, взятое в их плен…

Бодлера лик, нормандский ус Флобера,
Скептичный Франс, святой Сатир — Верлен,
Кузнец — Бальзак, чеканщики — Гонкуры…
Их лица терпкие и чёткие фигуры

Глядят со стен, и спит в сафьянах книг
Их дух, их мысль, их ритм, их бунт, их крик…
Я верен им… но более глубоко
Волнует эхо здесь звучавших слов…

…Воздвигли — аж тошно! -
цитадели цитат.
А он — всё тот же!
Он — цокот цикад.
И выбьет все пробки
шумящий, шаманский
гуляки пророка
характер шаманский!
Причудливо, точно
сквозь время он пущен,
и в будущем тоже
он тот же.
Он — Пушкин!