Я смею надеяться, всё-таки смею,
Поскольку без этого жить не умею.
Надеяться смею на светлую даль,
И с этой надеждой расстаться мне жаль.
Надеяться смею, что буду при деле
На этой, на той, на грядущей неделе.
Когда темнота нам начнёт досаждать,
Мы планы на лето начнём обсуждать,
Надеясь, что будет грядущее лето,
И мы с тобой будем, и чудо рассвета.

Спасибо тишине. Она умеет слушать,
И не спешит в ответ потоки слов обрушить.
Спасибо тишине за то, что мне она внимает,
И кажется, меня отлично понимает.
Спасибо тишине за то, что не подводит,
И время для меня она всегда находит.
За то, что никуда, и никогда не рвется,
И с ней поговорить всегда мне удается

Я одиночеством накрылась,
Как одеялом, с головой,
И мне там так прекрасно вылось,
И боль такой была живой,
Что одеяла уголочек
От слёз моих совсем промок.
Ну кто ещё бы среди ночи
Так посочувствовать мне мог?

Хорошей эпоха была, нехорошей,
Но я в своё прошлое камень не брошу.
А вдруг, бросив камень, я, как на беду,
В кого-то из близких своих попаду,
С которыми я в прошлом веке рассталась,
Которых сегодня уже не осталось.
И давние окна, что нежно люблю,
Я вдребезги камнем своим разобью.

А счастье всегда где-то там,
И ближе оно не подходит
И тесную дружбу не водит,
Сияя лишь издали нам.
И правильно. Так и должна
Вести себя синяя птица —
Мелькать и маячить, и сниться
Волшебна, желанна, нежна,
Поскольку лишь в том и залог
Бессмертья её и успеха,
Что эхо счастливого смеха
Доносится с дальних дорог.

День ангела, нежной заботы.
Не бойся, доверься, ну что ты.
Его безмятежно чело,
Его белоснежно крыло,
Как облако или как млеко.
Забота, защита, опека.
И слышит он каждый твой шаг
И вздох твой. О если бы так!

В урочное время и во внеурочное
Живу. Разве есть что-то более срочное,
Чем летом гулять по рассветной росе,
Чем видеть все краски осенние, все
Оттенки небес, что спешат нас обрадовать?
Такие дела разве можно откладывать?

Нет, я не жалуюсь, но всё же
Придумай что-нибудь, о Боже,
Повеселей и поживей,
И сочных красок не жалей —
Таких, чтоб драл мороз по коже.
Но не от ужаса. Нет-нет.
А от того, что ярок цвет,
И все его оттенки ярки.
О, как нужны Твои подарки!
Особенно на склоне лет.

И всё же, если изловчиться,
Дурное с нами не случится.
Коль встанешь там, а лучше тут,
Увидишь как они цветут —
Непрочные цветы жасмина…
А жизнь податлива, как глина,
Что хочешь из неё лепи,
А то, что вылепил, люби,
И не видать тебе дурного…
Не удалось? Попробуй снова.

За нас здесь многое решают:
Берут да и родных лишают,
Лишают света и тепла,
«Где юность?», — спросишь — «Истекла».
«Где тропка, что у ног лежала
И так манила?» — «Убежала».

Жизнь не ждёт никого. Никого абсолютно.
Если помнит в лицо хоть кого-то, то смутно.
Жизнь живёт в своём ритме. Отставших не ждёт.
Ей подобная живость бесспорно идёт.
Ей совсем не к лицу апатичность и вялость.
Если даже осталась мне самая малость,
Я люблю наблюдать, как летучие дни
Неизвестно куда улетают одни.
Но когда я гляжу, как они улетают,
Как покорно из вида они пропадают,
И не знают, что новое утро таит,
У меня в горле ком почему-то стоит.

И день сырой заплаканный,
Каких полно в отчизне,
И он кусочек лакомый
Судьбы моей и жизни.
И он со мною делится
Всем тем, что сам имеет:
Травой, что мягко стелется,
Дождём, что мелко сеет.
Всегда отыщет, чем со мной
Он может поделиться,
И потому мой путь земной
Всё длится, длится, длится.

А меж осин витает осень,
И ветер задувает свечи
Минувших пиршеств, лет и вёсен,
И глуше смех, и глуше речи,
И, как над чистою страницей,
Сентябрьским днём склоняем снова
Чуть затуманенные лица
Над белизной непрожитого.
1966

Давайте жить сейчас и здесь.
Ведь если мир обшарить весь,
На дне пошарить, на звезде,
Нас не окажется нигде.
Мы есть лишь здесь и лишь сейчас.
И раз времён, достойных нас,
Нам не умеют предложить,
Сейчас и здесь давайте жить.

Я — представитель промокашки,
Чернильных клякс, игры в пятнашки,
Я — представитель чуть живой
Почившей ручки перьевой.
Я — представитель всех пропавших
Вещей, в бою неравном павших,
Всех, проигравших тихий бой
С эпохой, временем, судьбой.

И что ни день, то новый узелок
Вяжу, чтоб оставаться в той же связке
Со всем и вся. Сей узелок — залог,
Что числюсь я в ансамбле песни, пляски.
И пляшет лист, и дождичек поёт,
Я тоже как-то самовыражаюсь,
Тому, что в рот течёт сладчайший мёд
Горчайших дней всё время поражаюсь.
Да и тому, что звонкий и шальной,
Весёлый дождь за мною увязался,
И узелок, что всех связал со мной, —
Вот чудеса — ещё не развязался.

— Ну и что ты обнаружил,
Выйдя утром из себя?
— Что июль стоит снаружи,
Ветром ветки теребя.
Обнаружил дождик спорый
И весёлый, и грибной,
Обнаружил мир, который
То родной, то неродной.
То приветствует любезно,
То вдруг в голосе ледок.
Обнаружил близкой бездны
Неприятный холодок.

Мне выпала доля… Откуда? С небес.
Откуда ещё может выпасть на долю
Твою и мою столько счастья и боли,
И тягостных мыслей, и лёгких словес?
Из горней лазури, из туч дождевых,
Из облака на серебристой подкладке
Вдруг выпало то, что пытаюсь в тетрадке
Я выразить с помощью строчек живых,
В которых продолжат живую игру
Небесные пятна, когда я умру.

Ах, счастье, где тебя носило?
Ведь я же так тебя просила
Меня однажды навестить
И век мой горький подсластить.
Мне так тебя недоставало,
Но где-то рядом ты сновало,
Тебе всё было недосуг
Со мной увидеться. И вдруг
Ты почему-то спохватилось,
Ко мне лицом оборотилось
И объявило: «Вот и я!
Я — радость, радость я твоя!»
А у меня на радость эту
Ни сил, ни времени уж нету.

Да разве я знала, что будет так грустно,
Ведь жизнь так умеет морочить искусно,
Такие узоры умеет плести,
Что верила — буду и дальше цвести,

Что буду и дальше взлетать и спускаться,
В лучах золотых и горячих плескаться,
Что так вот и будут до крайнего дня
Любить, и ласкать, и тетёшкать меня.