Вечер январский, холодный, короткий;
город озяб на промозглом ветру…

Грустная женщина вешает фотки
в личный профайл в одноклассники.ру.
Свой гражданин и чужак-иностранец
завтра придут познакомиться с ней:
зафотошопленный лаковый глянец
часто живого кокетства сильней.
Завтра друзей увеличится лента,
снова пойдут на поправку дела.
Завтра придет хлопкороб из Чимкента,
завтра придет бизнесмен из Орла,
минский банкир, ювелир из Одессы,
… показать весь текст …

Пропала наша — в сто десятый раз
опять найдя исход из лабиринта:
то ль уплыла куда-то стилем брасс,
то ль убежала в резвом темпе спринта.
Бывало, пропадала в Сомали;
бывало, исчезала на атолле.
И, как теперь чинарик ни смоли,
искать её — как будто ветра в поле.
Невидимо блуждает меж людьми —
свободная и больше не под стражей.
Её буквально хлебом не корми,
а дай резон считать себя пропажей.
Когда-нибудь, сыграв в своем кино,
и даже не пытаясь скрыть усмешки,
… показать весь текст …

Когда всё будет спето и исхожено,
и все, кто были «против», станут «за»,
и этот мир, досмотренный таможенно,
приветливо заглянет нам в глаза,

когда нам разрешат любые выходки —
иди себе в цари или в ворьё, —
когда уйдут логические выкладки
в забытое ненужное старьё,

когда польется с неба дождь из олова
по воле неземного волшебства,
когда перевернутся с ног на голову
привычный быт, привычные слова —
… показать весь текст …

Своё недокричав, своё отколобродив
в азарте не успев нажать на тормоза,
нестройная толпа голосовавших «против»
разгромлена толпой голосовавших «за».
Победен прессы тон. Гудят вотсаппы, скайпы,
а Homo, как всегда, к собратьям lupus est.
Вот доброволец. Он снимает с трупов скальпы
и надевает их на свой тотемный шест.
И, наконец, покой приходит долгой драме,
достойный золотой рифмованной строки…
Усталое Добро (как надо, с кулаками)
пытается отмыть от крови кулаки.
Вот славный журналист — задорная харизма,
знакомый по тиви чарующий оскал…
… показать весь текст …

Он был разбит. Дорога к дому — дорога боли и стыда. Она ушла. Ушла к другому и не вернется никогда. Что толку быть в тоске и гневе?! Что толку ждать благих вестей?! — она ушла, оставив «Шеви», долги, собаку и детей. И, чтобы сладить с этой болью и уцелеть в ее котле, он пристрастился к алкоголю. И к сигаретам. И к игле. Он опустился. Стал как йети. Дрожал, зарывшись в старый плед… А больше всех страдали дети шести и трех неполных лет. Он выл, как волк, попавший в клетку, ведя бои с самим собой…
… показать весь текст …

Время нас оплетет, как сентябрьскую муху паук,
изъязвит, как проказа уставшее тело Иова…
Что от нас остается? Один только свет или звук.
Но, увы, не всегда. Иногда ни того, ни другого.
Слово слову не ровня. Различны их вес и цена.
Глянь: вот это бесплотно, как пух, а другое — железно…
Иногда от записанных слов остается одна
пустота, равнодушный мираж, безвоздушная бездна.
Только хочется верить, что в будущем мареве лет
через толщи случайных словес и забвенья цунами
чей-то чуткий радар, что настроен на звук и на свет,
отличит от нуля то, что было придумано нами.

Не подпадает под титул «Вехи»
год девяностый в двадцатом веке.
В усталых душах — темно и гадко.
Год безнадёги и год упадка.

Мы в нём не люди, а биомасса.
Эмблемы «Пумы» и «Адидаса» —
везде. И рожею хмурясь сытой,
грядёт хозяин с бейсбольной битой.

Надежды — в луже, судьба — в утиле,
в подъезде запах болотной гнили.
У наступившей асталависты
понуро морщится лоб пятнистый.
… показать весь текст …

«Печаль моя светла»… Нет, не всегда.
Она порою черная, как дёготь;
с табличкою «Окрашено. Не трогать!»,
тоскливо обращенной в никуда.

Печаль моя бесплодней, чем Борей,
в ней беспросвет трагедии Софокла…
Дождь-бультерьер бросается на стёкла
страдающих желтухой фонарей.

А здесь, внутри — над чашкою парк
и кофе с одиночеством вприкуску…
И ты, и я — лишь скопища корпускул.
Мы мельче наших слов и наших строк.
… показать весь текст …

Ешь вдосталь, видишь дальние края,
спокойного довольства не тая.
Жизнь удалась. Она проходит мимо,
поскольку без тебя, душа моя,
невыносима легкость бытия.
Кундера не солгал: невыносима.

Жизнь удалась. Налаженный режим
с натурою уже нерасторжим.
Пора б уже играть победный туш, но
души-то нет. Хоть сколько той души? -
всего лишь граммов двадцать с небольшим,
но без нее пространство — безвоздушно.
… показать весь текст …

Как странно, осень, ты другой казалась в детстве —
спокойной, ласковой… Давай туда махнём!
Вся жизнь — театр. Но — театр военных действий.
В нём победителей не сыщешь днём с огнём.
Протри очки. Картинка видится нечёткой.
Там, за окном, гуляет ветер-прохиндей…
Мы в клети заперты. Мы словно за решёткой.
Свободу нашу очертил СИЗО дождей.
Все мысли — только о земном, не о высоком:
о холодах да о простудной хрипотце…
А красный лист, упав, лежит кровоподтёком
на исстрадавшемся асфальтовом лице.
Ты рядом, осень. Ты жива, и я не умер,
вновь разгадать тебя пытаюсь, как кроссворд…
… показать весь текст …

Предугадай-ка: осознешь, нет ли,
бесстрастный, словно камни пирамид,
когда в последний раз дверные петли
земного скрипа истощат лимит.
Невидная окончится эпоха,
и в пригоршне едва звучащих нот
прозрачный иероглиф полувдоха
незримый нотный стан перечеркнет.
Твой путь земной — не шаткий и не валкий —
на этой гулкой точке завершив,
взлетят куда-то к потолочной балке
растерянные двадцать грамм души,
где и замрут, как мир окрестный замер,
и где, платки в ладонях теребя,
… показать весь текст …

Ей бы жить не для пропитанья, а для потехи,
блистать на балах и раутах, при «шпильках» и веере,
а не как сейчас, в спецовке, в сборочном цехе,
на конвейере.

Ей бы делать шопинги в бутиках, не глядя на цены,
и не слыть классической девочкой для битья,
слушающей вечный мат от мастера смены,
ранее изгнанного из цеха стального литья.

В этом мире ей никогда, никогда не освоиться,
думает она, содрогаясь от внутренних стуж,
когда подставляет пропитанные пылью и потом волосы
под заводской, на ладан дышащий душ.
… показать весь текст …

Вот человек уходит. Как талый лёд,
как самолётный след, как простудный вирус…
А на губах — болезни седой налёт.
Сами же губы — ломкий сухой папирус.

Жизнь превратилась в тень, ветерок, зеро.
Больше не будет времени, чтоб проститься…
Где-то, в каком-то дьявольском турбюро
снова в продаже туры по водам Стикса.

Не повернуть обратно на той черте,
и не свести иначе баланс по смете…
Поздно. И в полумраке застыли те,
кто осознали смерть, но не верят смерти.

Я не дослужил обедни, и скрылась из глаз стезя.
Мерещится мрак колодца и длящийся вечность миг.
Я, можно сказать, последний. За мной занимать нельзя.
На мне это всё прервётся: и солнце, и птичий крик…

Как радостно, как ручьисто врывалась в наш мир весна!
Как бойко звучали горны, как буйствовал бересклет!
Но возраст творит бесчинства: и линзы глазного дна
легко превращают в чёрный хронически белый цвет.

На дне я. Мне имя — Сатин. Найдя свой удел и схрон,
я на волосок от бездны, и ей подхожу вполне.
Давай, приходи, писатель, с гусиным своим пером,
и книгу пиши, болезный. Естественно, обо мне.
… показать весь текст …

Июльский ветерок, горяч и чист,
по лицам хлещет, как заряд картечи…
У входа в молл седой саксофонист
играет «Summertime», сутуля плечи.
Храни нас, Бог. И музыка, храни.
И души утомлённые согрей нам…
Ну что нам сорок градусов в тени,
коль рядом тени Паркера с Колтрейном?!

Позволь нам рассмотреть, бродяга-скальд,
живущий вопреки законам рынка,
как время вытекает на асфальт
из мундштука, как тающая льдинка,
и шепчет нам на языке небес,
… показать весь текст …

Ты думал, что бессмертен, как Кощей,
но в странный миг (допустим, после бала)
тебя на выход просят. Без вещей
и малоэстетично, в чём попало.
Ты думал, что так много впереди —
не счесть ни славных дел, ни чудных видов…
Зачем он, тот фотонный взрыв в груди,
невидимой рукой прервавший выдох?
Дуэльной шпагой ты пробит насквозь.
Темнее небо, отдаленней лица…
И только жаль того, что не сбылось —
вполне могло, но не успело сбыться.
Не натаскаешь в норку хлебных крох,
талантом не блеснёшь в границах блога…
… показать весь текст …

Если тлеет свеча, всё равно говори: «Горит!»,
ты себе не палач, чтоб фатально рубить сплеча,
даже ежели твой реал — не «Реал» (Мадрид)
и команде твоей нет ни зрителей, ни мяча.
То ли хмарь в небесах, то ли пешки нейдут в ферзи,
то ли кони устали — что взять-то от старых кляч?
Коль чего-то тебе не досталось — вообрази
и внуши самому, что свободен от недостач.

Уничтожь, заземли свой рассудочный окрик: «Стой!»,
заведи свой мотор безнадежным простым «Люблю…».
Этот тёмный зазор меж реальностью и мечтой
залатай невесомою нитью, сведи к нулю.
… показать весь текст …

Его глаза — как синие озёра;
он не хранит ехидных фиг в кармане.
Ему известно, из какого сора
рождаются добро и пониманье.
Слова его мудры и весят тонны,
очищены от косности и скверны.
Любой толпе он, лидер прирождённый,
укажет путь единственный и верный.
В решениях он скор, как в небе — «Сессна»,
в любом дому ему открыты двери.
Любим он горячо и повсеместно
и всеми уважаем в той же мере.
Он зван в Москве, Пекине и Нью-Йорке,
в любом конфликте, на любой развилке…
… показать весь текст …

Когда-то закончатся ноты
осенней порою рассветной,
и та, без которой ты мёртвый,
уйдет в никуда, в никогда…
Вот так и запомнишь ее ты —
немыслимой, инопланетной,
горячей, как кровь из аорты,
холодной, как кубики льда.

Не будет ни капли, ни йоты
того, что зовется надеждой,
закроется черная дверца
меж миром твоим и её…
Вот так и запомнишь ее ты —
… показать весь текст …

Вспомни время, как старую фотку…
В нём не гнали по радио рэп.
В нём четыре двенадцать — за водку,
восемнадцать копеек — за хлеб.
В нём мы крохотной мелочи рады,
как не снилось теперешним вам…
В нём артисты советской эстрады
органичны, как руки по швам.
И зовёт, и зовёт в свои сени,
безнадёжно закрыв рубежи,
постоянная ложь во спасенье
без надежд на спасенье от лжи.
И на лошади смотрится бойко
не носящий костюмов и брюк
… показать весь текст …