Обычно, к тому времени, когда ты становишься Всамделишным, шерсть у тебя во многих местах уже вытерта, глаза висят на ниточках, а из швов торчит вата, и ты весь облезлый и потрёпанный. Но в таких делах это совершенно неважно, потому что, когда ты Всамделишный, безобразным ты можешь казаться только тем, кто в таких делах ничего не смыслит. И если ты хоть раз был Всамделишным, то тебе уже не стать игрушечным, как прежде… Это навсегда…

Добро побеждает. Но погибает.

Жизнь изменилась.
Она под прицелом.
Смертельно-железных небес.

Да, я уехал. Да, ушёл из театра и вообще отовсюду. Руководствуясь понятием профессиональной чести, дослужил, доиграл, скрипя зубами и стиснув зубы, свой 20-й сезон в родном МХТ, чтобы не подставлять театр, и вырвал его из себя с кровью. Потому что больше не могу оставаться в стране, которая ведёт подлую, неправедную, страшную, кровавую войну. Не могу делать вид, что ничего не происходит, не могу видеть смеющихся в летних кафе людей, не могу слышать весёлую музыку, льющуюся из открытых дверей. Не…
… показать весь текст …

Что делают с нами?
Сживают со света.
Давно ли?
С рождения, с осени, с лета.
И как, удаётся?
Конечно, всегда.
Зачем же, скажи, мы приходим сюда?
Приходим сюда, потому что мы званы
Сменить получивших смертельные раны.

Я о страшном и знать не хочу.
Сил не стало, — уж вы извините, —
На подробности с места событий.
Я ведь тоже тем рейсом лечу
В самолёте, что должен упасть
И пропасть где-то в тёмных глубинах.
Я ведь тоже боюсь, что в любимых
Может некий безумец попасть.
Я ведь тоже ночами бегу
От какой-то ковровой бомбёжки
И младенцу в кровавой одёжке
Почему-то помочь не могу.

Плоть от плоти.
Смерть от… плоти?

Что посеешь, то и полоть.

Я не верю в Тебя, — говорю Ему. Такое вот обстоятельство.
Никаких доказательств.
Ты никак, никак не помогаешь детям своим.
Ждут херувима — идет Гавриил.
Мало Тебя кто молил, мало славил?
Я думала Ты нас оставил, подставил…
Но теперь смотрю в небо — оно по-прежнему голубое,
Но нежилое, пустое.
Если бы оно было хоть чуточку полным,
На земле не случались бы войны,
Не гибли бы дети;
Такой фигни просто не было бы на свете.
Голода, мора, мрака.
Да хоть бы, бездомных собак.
… показать весь текст …

Всё совершаемое нами мы оправдываем вынужденностью. Когда мы бомбим города — это стратегическая неизбежность, а когда бомбят наши города — это гнусное преступление.

Люди всё хотели понять, где война — и что в ней гнусного. И вот они замечают, что знают, где она, что она в них самих. Вот она, она здесь, а мы искали ее в синем небе и в равнодушии окружающего мира. Она в страшном одиночестве того, кто сражается, и того, кто остается в тылу, в позорном отчаянии, охватившем всех, в том одичании, которое со временем проступает на лицах. Наступило царствие зверей.
Неизбежно только одно: смерть, всего остального можно избежать. Во временном пространстве, которое отделяет рождение от смерти, нет ничего предопределенного: все можно изменить, можно даже прекратить войну и жить в мире, если желать этого как следует — очень сильно и долго.

Кто виноват?
Конечно, третья сила!

Привет, я из Украины.
И я умерла вчера…
Не буквально.
Но это могло произойти.
Мне просто повезло…
Повезло жить не в Буче.
Повезло родиться не в Мариуполе.
Повезло, что не в мой дом
попала вражеская ракета.
Повезло, что на фото
не моё изувеченное тело…
Это случайность.
Лотерея.
Игра Вселенной.
… показать весь текст …

— Ты был в Париже?

— Да. В начале войны.

Элизабет принесла стаканы и села на край кровати. Он осторожно вытащил пробку. Вино полилось в стаканы и запенилось.

— А ты долго пробыл в Париже?

— Больше месяца.

— Они вас там очень ненавидели?

— Не знаю. Может быть. Я не замечал. Мы старались не замечать. Ведь мы тогда еще верили чуть ли не во все, что нам внушали. И нам хотелось поскорее кончить войну, посиживать на солнышке перед кафе за столиками и пить незнакомое вино. Мы были еще очень молод…
… показать весь текст …

нет больше чёрных или белых
фигур на шахматной доске
есть только красные и клеток
уже в крови не разобрать

Когда-нибудь, в будущем, несколько человек будут нажимать на кнопки — а миллионы умирать страшной смертью. Проблема войны состоит в том, что люди, которые её хотят, не ожидают, что на ней им придётся погибнуть. А проблема нашей памяти в том, что она забывает, изменяет и искажает, чтобы выжить.

Она превращает смерть в приключение, если смерть тебя пощадила. Но смерть — не приключение: смысл войны в том, чтобы убивать, а не выживать. Поэтому лишь мёртвые могли бы рассказать нам правду о войне. Слова выживших не могут передать её полностью.

Мы должны вновь стать теми, кем мы никогда не были.

Не мы такие, жизнь такая.
Воюет нами. Лучше бы любила.

Вот ты котик. И на своего человека ты смертельно обиделся.
Навсегда. Он тебе чего-нибудь не дал, или дал, но мало, или дал (ну не дал, хорошо, ты сам взял, а чего оно лежит?),
но отобрал.
И вот ты уходишь на окно, весь разобиженный, отворачиваешься, чтобы он знал! Знал!
И каждая шерстинка на твоем хвосте дрожит от негодования! И толстянка в горшке поникла от сочувствия
(от сочувствия, а не потому, что ты ее весь день лапой от скуки бил). И тебе грустно и горько, и даже птичек в окне нет, чтоб от души на них помямякать, и еда не радует, и игрушки, потому что ты хотел вот то, особенное, которое не дали или отобрали. А эта сзади подкрадывается и орет:
«А у кого это щеки со спины видно?»
И ржет. И за пузо тебя, мягкого. И за бока. И хватает и тащит, и не дает наобижаться всласть. На кухню пусть тащит тогда. Нечего тут.

пока что всё идёт по плану
а я пытаюсь угадать
чей это план и что в нём дальше
и фигурирую ли я