Дед сидел на лавке у забора, зеленевшего мхом и редкой облупленной краской. Он курил и смотрел на пустой осенний огород. Шёл сентябрь, на местах грядок торчали редкие жухлые стебли, часть, отведенная под картошку, была покрыта аккуратными кратерами одинаковых размеров. Вчера дед копал картошку.
Я звонил ему на днях, попросил подождать всего один день, чтобы приехать из города и помочь. Но с дедом бесполезно спорить. Если он сказал сегодня — значит сегодня. Дед не любит слушать чужие советы. Так ему совершенно неинтересно, что думают родители о его проживании на даче и об огороде в десять соток, который он из года в год кропотливо обрабатывает. Мы с родителями, конечно, помогали, но только по выходным, да и иногда летом я оставался на каникулах.
Уже давно наша семья могла позволить покупать все овощи и зелень с базара, но дед настаивал на том, что огород нужен. Он был человеком старой закалки, прошел голод и войну. Его можно было понять. А еще я уважал его за желание трудиться и поддерживать семью до последнего тем, чем может. Каждый раз, засовывая пакеты с морковкой и картошкой в мой рюкзак, он довольно кивал и что-то бубнил себе под нос.
Еще у калитки я заметил, что дед сегодня сгорблен больше чем обычно и сидит почти неподвижно, лишь изредка потягиваю папиросу, которую курить мог только он. Обычные люди от одной затяжки теряют сознание. Устал, подумал я. В таком возрасте перелопатить пол-огорода не каждый молодой сможет.
Дед сидел тихо, понуро и смотрел в огород, на те самые зияющие дыры, которые он нарыл. Мне было стыдно и жалко родного деда. Стыдно, что не сорвался с работы, боясь её потерять. Жалко, что деду пришлось карячиться весь день в этой грязи. Почва на огороде была черная, жирная, от нее было не отмыть сапоги.
Я тихо затворил калитку, прошёл по заросшей тропинке и сел на лавку рядом с дедом. От него пахло старостью, папиросами, ветром и мокрой жухлой травой. Так пахнет усталость родного человека, подумалось мне. Я спросил, как картошка в этом году, уродилась или нет. Сказал, что останусь на все выходные, помогу огород прибрать на зиму, опустить картошку в погреб.
Дед мне ничего не ответил, только пододвинул какой-то предмет, лежавший между нами на лавке. Я не сразу понял, что это. Покрутил странную вещицу в руках. Это был конверт из кожи. Что-то напоминавшее бумажник, вернее старые обложки от записных книжек. Такую же, только не кожаную, мне в детстве подарил дед. А я варварски вытащил блок с листами и сделал из обложки хранилище для вкладышей от жевательной резинки. Открыв обложку, я обнаружил там жухлую пожелтевшую бумажку. Это была записка:
«Я, Андрей Владимирович Артамонов, моя жена Анна Васильевна Артамонова и дочь Светлана Андреевна Артамонова, находились в этом доме два дня с… по… без ведома хозяев, которые по-видимому сейчас находятся в эвакуации, пользовались сенками и топили печь.
Уважаемые хозяева, дом мы после себя прибрали, и вы найдете его в прежнем чистом состоянии.
Приносим свои глубокие извинения за то что, выкопали три куста картофеля — в конце огорода, ближе к дороге между кустами малины. Боимся, что дочь не выдержит дороги, сын Петя умер от чахотки. Если получится, вернемся и отблагодарим вас за помощь, которая так была нам нужна.
Также оставляю Вам наш старый адрес в …, если нас не будет там по какой-то причине, есть соседка Мария Ивановна, у неё мы оставили ключи. Есть еще и другие соседи, они вам во всем помогут.
Большое спасибо вам и вашему дому за помощь. Эта картошка спасет жизнь нашей Свете, за что мы перед вами в неоплатном долгу.
С благодарностью
Андрей и Аня Артамоновы
Такой то адрес…"
Стало зябко и стыдно, я глубоко вздохнул. Дед протянул мне отвратительную папиросу, я затянулся. Находку он раскопал из картофельной лунки. Хозяева так никогда и не прочитали оставленное для них послание.
— А вы говорите не садить, — затянулся дед.