Это такое чувство… Которое называется таким словом, которое на родном языке произносить ужасно трудно. Такое слово, которое, если произнесешь, то обязательно поперхнешься или откашляешься… Или даже это слово подумаешь — как-то споткнешься об него… Зато на любом другом языке — английском, немецком — сколько угодно… легко. Это слово — «любовь».

Вот интересно и забавно — ведь ни одной секунды счастья, ну, такого счастья, которое можно понять как счастье. Вот это было счастье!.. Ни одной секунды. Ну потому что, когда влюбляешься по-настоящему, когда падает на тебя любовь, вот так… упала на тебя любовь — и что, это счастье, что ли? Да какое же это счастье… И ты думаешь: «Боже мой, ну чего мне надо, чего я хочу? Что мне нужно от этой вот женщины? Чего конкретного мне хочется?». И кажется, что можно быть счастливым тогда и только тогда, ког…
… показать весь текст …

Наука отдыхать весьма тонкая и сложная. Труднее всего выяснить — от чего отдыхать.

Верить

Как я хочу, как я хочу. Обладая той мудростью, я понимаю, что не обладаю ею. Мучаюсь от того, что. ну не мудр. Потому что я так хочу уметь верить. Верить всему, что мне говорят.
Как я хочу поверить своему другу, который не пришёл на встречу. Я его ждал, он не явился. Потом сказал, что он был с другими какими-то очень серьёзными людьми. Всё было очень плохо. Или у него случилась авария. Или он заболел. Я-то знаю, что ему было хорошо. Он был с женщиной. Но я хочу поверить другу. Поверить…
… показать весь текст …

Надо же, как только происходит что-то не очень обычное или сильно необычное, сразу думаешь: «Как в кино»

А если ты долго сидел где-то в парке, на скамейке, и курил… но не бросал окурки под скамейку, не втаптывал их в дорожку, а собирал в пустую пачку. Или шел по аллее, жевал жевательную резинку, которая надоела, но не плюнул её на дорожку, а дошел до урны, плюнул её туда, туда же бросил окурки… И подумал про себя: а я все-таки… приличный человек, и мне еще можно пожить на этом свете. Еще можно.

«Я совершенно искренне уверен, что нужно говорить и обсуждать всё. Если есть возможность говорить и обсуждать — надо это делать. Не существует запретных или закрытых тем. Если такие темы возникают, там накапливается непонимание, недоверие, а часто и взаимный страх. Надо начинать разговор, даже если ты не видишь шансов, что этот разговор приведёт к какому-то конкретному результату. А когда разговор ни к чему не приведёт, надо начинать и продолжать следующий. Просто я уверен, что если мы продолжаем говорить, значит мы друг от друга не отказываемся».

Но когда меня разрывает от тоски, отчаяния, незнания, как и зачем мне жить, когда оттого, что происходит у меня внутри, я не могу даже найти позы, чтобы хоть ненадолго замереть и не испытывать мук… И мне так необходимо в этот момент сообщить кому-то о том, что внутри меня происходит и творится… А я только и употребляю слова: тоска, отчаяние, душа, болит… Я ничего не могу сказать, я никого не могу впустить в себя, ни с кем не могу соединиться. И только позволяю себя жалеть тем, кто видит, что мне плохо, и кому я нужен и дорог. Как же от этого одиноко, как остро ощущаются одиночество, неизбежность и обязательность этого одиночества.

Статус есть только один — человек, остальное — должности.

Только с водкой и только у нас могли появиться посошки, стременные, штрафные… Всё это связано со временем. Штрафная нужна, чтобы перевести опоздавшего срочно в тот часовой пояс, в котором находятся те, кто пришёл вовремя. Ну, а посошки… это последние попытки удержать, продлить счастливое время… А может быть, остановить его ещё на сутки…

Водка — это напиток, не допускающий одиночного употребления. Одиночное или одинокое употребление водки сообщает о человеке, который это делает, что он либо несчастен, либо имеет серьезный душевный изъян, либо совершенно не имеет друзей, либо банально страдает алкоголизмом, либо все перечисленное вместе.

Любовь не может быть ни счастливой, ни несчастливой. Она невыносима в любом случае.

А желание такое… Желание, чтобы нас все-таки любили и уважали. Чтобы меня любили и уважали. Но чтобы любили и уважали не потому, что я чего-то добился в жизни, не за мои усердие, труд и упорство, и даже не за какой-нибудь талант или особенность… Чтобы любили и уважали меня не за то, что ты сильный или смелый, не за то, что ты умный, потому что долго учился, не за то, что у тебя много денег, потому что ты много работал, и не за то, что у тебя есть власть или все это вместе. А нужно чтобы любили и уважали просто потому, что ты есть. Есть, какой бы там ни был. Никто из нас в этот мир не просился. Но мы есть. И мы пока отсюда никуда не собираемся. И нам нужно, чтобы прямо здесь каждого из нас любили и уважали только за то, что мы есть. Любили и уважали. Пусть не сильно. Но каждый день.

Прекрасное и, может быть, самое ценное ощущение — это что в твоем доме, в твоем окружении и в твоем, как бы то ни было, вполне ограниченном мире происходит всё самое главное…

Вот и я однажды защитил Родину. Один. Лично сам. Да-да! Я был… в бою, скорее, конечно, это был бой, но я его выиграл, не оставив врагу никаких шансов. В проливе Лаперуза к нам со стороны острова Хоккайдо подлетел маленький самолетик. Его, видимо, просто послали посмотреть на нас поближе. Он, не долетев до нас, стал разворачиваться, и я увидел летчика. Голову. Лицо в очках — японский летчик. И на какую-то секундочку он взглянул на меня, и я, не думая, моментально,… раз — и показал ему руками…, в смысле — хрена тебе! Он тут же развернулся и улетел к Японии, а я победил.
Вот и все.

Когда в полном отчаянии говоришь женщине, и говоришь то каким-то срывающимся голосом: «Поверь, поверь мне, что никто и никогда так, как я, любить тебя не будет. Никто и никогда! Ты понимаешь?!» И отчаянно при этом трясешь рукой.
Потому что смотришь в ее глаза, и сразу догадываешься по глазам, что все мужчины так говорят.
Все так говорят! Этими же самыми словами.
И это ужас! Потому что все говорят правду! Потому что, действительно, никто не сможет точно так же, как Я… Точно так же не сможет, а слова те же… И ясно, что ничего нельзя объяснить. Объяснить ничего не получится.
И в этот момент хочется только головой в омут или в окно.

… уже не вернуть того детского ощущения неподвижности времени.

Милая моя… милая моя.
У нас можно все отнять… У нас с тобой можно все отнять, все что есть. Можно отнять работу…, честь…, доброе имя…, то, что мы называем домом- легко отнять. Можно отнять друзей, можно отнять родину…
Очень легко отнять жизнь… Жизнь легче всего отнять… Даже детей… даже детей… Все, что есть, у нас можно отнять… Единственное, чего у нас отнять с тобой невозможно----это того, что у нас с тобой было.
ТОлько мы сами, только мы сами… Нет…, мы не забудем, нет… это слишком просто, но мы можем сделать так, так поступить, что нам будет больно вспоминать о том, что у нас с тобой было. Больно… и стыдно.
Так давай же, давай попробуем прожить так,, чтобы не сделать и не сказать того, после чего, нам будет больно вспоминать, вспоминать о том, чего у нас с тобой отнять невозможно, чего у нас… нельзя отнять…

«Я тут как-то сидел… сидел, думал, наедине, ну, то есть один, и вдруг понял — а ведь я неплохой!
Я совсем не плохой, может быть, даже хороший. Ну, я не подлый, не злой, не завистливый…
э-э… в общем, ну, действительно, хороший!»

Почему бутылка водки должна стоять на столе? А потому что когда пьется водка, то бутылка — это единственные достоверные часы. Обычные часы, показывающие реальное время, в ситуации застолья с водкой — вещь довольно бесполезная. Реальное время в такой момент исчезает. Водка изменяет движение времени, и бутылка становится единственным хронографом. Возможно, именно поэтому классическая водочная бутылка прозрачна и бела. Необходимо отчетливо видеть, сколько в бутылке содержимого