Надо различать два вида мучений: физическое страдание и страдание моральное. Физическое страдание — это испытание. Моральное страдание — это выбор.

Человека делают выбор и обстоятельства.
Никто не властен над обстоятельствами,
но над своим выбором властен каждый.

Мы считаем себя штучными, хотя отлиты все из одной единственной формы. Одинаковые даже в своем стремлении быть единственными.

Невысказанные мысли навязчивы, они тяготят, печалят тебя, лишают подвижности, не дают прорезаться новым мыслям. Если их не высказывать, то мозг превратится в свалку старых мыслей.

Воспитанный человек дружелюбен без фамильярности; вульгарный человек фамильярен без дружелюбия.

Мы забываем, что жизнь — она тонкая, хрупкая, эфемерная. Мы делаем все, чтобы казаться бессмертными.

…жизнь — забавный подарок. Поначалу этот подарок переоценивают: думают, что им вручили вечную жизнь. После — ее недооценивают, находят никудышной, слишком короткой, почти готовы бросить ее. И наконец, сознают, что это был не подарок, жизнью просто дали попользоваться. И тогда ее пытаются ценить.

Религия не бывает ни истинной, ни ложной, она просто предлагает определённый образ жизни.

Я должна нравиться. Этого вам, мужчинам, не понять… Для вас нравиться — это лишь приступочка, чтобы поудобнее забраться в постель, лишь средство добиться своего. Для нас — это уже цель, это победа сама по себе.

Любить — это трудно, любовь нельзя вызвать по заказу, её нельзя ни контролировать, ни продлить усилием воли.

Когда мы становимся теми, кем должны стать? В юности или позже? В отрочестве, каковы бы ни были наши умственные способности и темперамент, мы в значительной мере зависим от образования, окружения, семьи; став взрослыми, мы творим себя в соответствии со сделанным выбором.

Если люди имеют наивность верить в Бога, то собаки имеют наивность верить в человека…

Когда мужчина говорит женщине о своих грехах, то обычно ради того, чтобы добавить к ним еще один.

Я желаю верить, что доброта чего-то стоит, что любовь преодолевает любые предубеждения, что богатство вовсе не то, к чему надо безудержно стремиться, что мир имеет смысл и что смерти бояться не следует.

Иудейская религия настаивает на уважении, в то время как христианская — на любви. Вот я думаю: не является ли уважение чувством более основательным, нежели любовь? И вдобавок более реальным… Любить своего врага, как предлагает Иисус, и, получив пощёчину, подставлять другую щеку — это, конечно, восхитительно, но не применимо на практике. И, однако же, может ли любовь быть долгом? Можно ли приказать своему сердцу? Не думаю. А вот по мнению великих раввинов, уважение является постоянной обязанностью. Вот это уже кажется мне возможным. Я могу уважать тех, кого не люблю, или тех, кто мне безразличен. Но любить их? И к тому же есть ли необходимость в том, чтобы я их любил, если я их уважаю?

Иные потрясения оказываются настолько мощными, что ломают нас, независимо от того, счастливые они или наоборот.

В предчувствии смерти сходятся три разных страха — ты не ведаешь дня, когда умрешь, причину, от которой умрешь, и, наконец, смерть сама по себе неизвестность.

Когда нужно узнать, где ты оказался — в богатом или бедном районе, смотри на урны. Где нет ни мусора, ни урн, там живут супербогачи. Где видишь урны, а мусора нет, там просто богачи. Если мусор валяется возле урн, значит, ни то ни се, просто полно туристов. А если кругом мусор, а урн нет, то место это бедное. Ну, а если среди мусора живут люди, то очень-очень бедное.

Люди сами причиняют себе зло, и Бог тут совершенно ни при чем. Он сотворил людей свободными. А это значит, что мы радуемся или страдаем независимо от наших достоинств или недостатков.

… после я узнал, что этот человек был счастлив только оттого, что просто думал.