Жизнь — коварная штука, и более всего она проявляет это качество на последнем этапе пребывания человека на земле. Наверное, очень многие в молодые свои годы, глядя на немощных, искривлённых и кряхтящих стариков, думают про себя, что уж они-то никогда не позволят себе дойти до подобного состояния — ведь на самом деле ничего не стоит одномоментно свести счёты с жизнью, когда видишь, что далее она сулит тебе одни лишь физические страдания. Коварство жизни, однако, состоит, прежде всего, в том, что она никогда не даёт почувствовать человеку переход в качественно новое возрастное состояние, а когда он уже не может не заметить очевидного, его воля надломлена и его взгляды на жизнь совершенно другие. И он уныло тащит свою ношу до безвозвратного конца.

Неизбежное следствие глупости — невежество, а характерная черта невежества — воинственность.

Какие бы утешительные афоризмы ни придумывали великие мыслители, чтобы приободрить идущего к своему концу человека, старость — отнюдь не лучшая часть его жизни, притом что есть в ней, конечно, и своя сладость, и качественно новое, необыкновенно глубокое и яркое мироощущение. Тем, кто доживают до преклонных лет, неожиданно открывается глубокая истина, что такого понятия, как старость, не существует, есть только немощь плоти. Душа человека не стареет никогда, и в этом её трагедия — она не в состоянии примириться с дряхлеющим телом.

Если у человека умственная недостаточность, её невозможно компенсировать никакой честностью, патриотизмом, никакими иными добродетелями.

Россия — либо самая великая и справедливая, либо самая гадкая и ничтожная, средних положений не существует. Россия не признает скромных удовлетворительных оценок; в ней действительны только превосходные степени, у неё должно быть всё самое контрастное, самое яркое (плохое, или хорошее), всё самое-самое — она во все времена должна быть или самой лучшей, неподражаемой, непревзойдённой (в фазе мании), либо же — самой худшей, отвратительной, богомерзкой, недостойной самого существования (в фазе депрессии). В этой незрелости, в этом юношеском максимализме вся её трагедия.

Фанатизм — это отнюдь не всепоглощающая любовь; фанатизм — это концентрация ненависти. Не следует путать фанатизм с обожанием. Обожатель влюблен в свой предмет и почти безразличен ко всему остальному; фанатик обожествляет свой предмет и ненавидит всё остальное.

Покаяние не может быть принудительным — это аксиома. Можно пристыдить человека, можно очень чувствительно наказать его, можно, наконец, заставить прилюдно извиниться, но принудить его покаяться — невозможно, это сугубо внутренний, интимный процесс. Будь то мелкий проступок, или же самое жестокое, кровавое преступление, если сам человек не осознал меру своего падения и внутренне не содрогнулся, бесполезно взывать к его совести, или растолковывать весь ужас содеянного им.

Талант, как красивая, но тесная обувь, которую невозможно снять ни при каких обстоятельствах; он не позволяет полноценно наслаждаться жизнью даже в её самых простых, физиологических проявлениях он всегда на страже, ты ощущаешь свою ответственность перед ним, даже когда ничего не делаешь — тем более, когда ничего не делаешь! Талант это дополнительное и, вероятно, самое изысканное страдание высокого духа. Он подобен ревнивой, капризной любовнице, которая не отпускает тебя ни на шаг и никогда не бывает удовлетворена знаками твоего внимания, какими бы искренними и убедительными они ни были; а ты, целиком поглощённый ею, не представляешь своей жизни без неё и совсем не жалеешь об утерянной свободе, но бремя её беспредельно требовательной любви порой бывает для тебя нестерпимым, и ты хочешь возроптать. Но никогда, никогда не ропщешь. Постоянное, изнуряющее чувство долга перед своим дарованием — вот что такое талант.

Когда человек рождается, он напоминает, скорее, даже не животное, а растение — чистая физиология. Примерно то же самое происходит с ним к концу жизни. В промежутке у него зарождается и процветает эгоизм, как забота о собственном выживании, благополучии и продолжении. У примитивных чревоугодников эгоизм полностью сосредоточен на ублажении собственной плоти и больше ни на чём, но чем богаче и развитее натура, тем шире те рамки, которые охватываются его эгоизмом — родители и дети, мужья и жены, родные и друзья, работа и хобби, Родина и принципы — всё может быть объектом, войти в тот спектр, который лелеем и оберегаем эгоизмом.