Сказали Егору, что порча на нём. Раз девки не липнут, а сам он предпочитает по вечерам компанию бутылки и старого магнитофона, значит, нечисто дело, и в самый раз принять меры. Что думал сам мужик по этому поводу особо никто и не спрашивал, да и что путного он смог бы сказать? Так, поводил бы по своим губам опухшим языком, да и продолжил почивать.
Поэтому, посовещавшись между собой, верные друзья Егора поволокли его к одному колдуну, который враз просёк в чем дело, ну, и дал пожевать пьяндыге какой-то хреновины, с виду похожей на сморщенный корень. Горько тогда было Егору, ох и горько, аж до самых кишок. Ухнуло у него что-то там внутри и через мгновение затихло.
-Ты чё, в натуре?- взъерепенился было он, выпучив глаза, пытаясь получше рассмотреть бледного колдуна, перестаравшегося с раскраской собственного лица.
Тот подергал в ответ намалёванными до ушей бровями, но промолчал.
-Отравить, что ли вздумал?- прохрипел Егор, чувствуя, что душа его, выкарабкиваясь из него как-то боком, подступает к самому горлу. -А-ну, пацаны, разойдись, щ-щас я ему яйца в узел завяжу!- вскрикнул он и упал без чувств.
Дня два приходил мужик в себя, лежа в затхлой комнатушке квартиры одного из приятелей на ворохе оставшихся после ремонта жухлых газет. С дивана он падал, поэтому и пришлось хозяину апартаментов водрузить бедолагу на макулатуру, сваленную в чулане. И сухо, и мягко, и спать вроде можно.
По утрам Егор будто выплывал откуда-то снизу, а потолок каморки в то время прямо на него надвигался, -так и норовил раздавить, как лягушонка. А когда прошла эта хмарь, и несчастный вновь обрел ясный рассудок, повздорил он с друзьями по-настоящему.
Те, почесывая покрасневшие от ударов лица, тут же всё простили ему, потому что и сами успели испугаться: а вдруг не выдержал бы мужик бесова корня да и скопытился, а им отвечай, вроде как лучше хотели, а тут такие фортели.
Егор, обозвав товарищей, собравшихся вокруг него по случаю его прихода в себя, душегубами, укатил на свою «фазенду» и…
Снова запил по-черному.
-Мы бессильны, — в один голос заявили зачинщики своеобразного лечения, опуская руки.
Только вот какая штука вышла: пить-то мужик пил, много, обстоятельно, благо деньги пока были, но забыться так и не мог.
-Ведите меня назад к колдуну!- отупев от ужаса, кричал он собственному отражению в зеркале, а затем бежал на балкон и, распахивая настежь окна, высунувшись по пояс на улицу, нес какую-то околесицу, тряся головой и пытаясь доказать что-то пробегающим мимо прохожим.
-Суки, — неизменно изрекал он, видя, что его вопли не возымели должного действия, и никто из спешащих по своим делам равнодушных идиотов и не оглянулся в его сторону.
Под конец недели напал на Егора жор. Смел он с полок кухонных шкафов всё, что было, — макароны, крупу гороховую, сахар, перец красный, измельченный, и даже лист лавровый сжевал, но и этого ему показалось мало.
Прыгнув в стоптанные ботинки и залив в себя добрых две бутылки водки, направился он в продовольственный магазин, где и отстоял, как примерный гражданин, очередь, пока даже самый захудалый посетитель, приходящий обычно в подобное заведение для того, чтобы изучать расположение мух на потолке, не скрылся с его глаз, растворившись в дверном проеме.
-Вам чего?- спросила его улыбчивая продавщица, качнув почти оголенными v-образным вырезом малиновой блузки грудями, — этакими большими белыми подрагивающими шарами молочного цвета с едва различимыми извилистыми дорожками вен.
Между двух грудей рыжей красотки, не переставшей улыбаться и зазывно смотрящей не куда-нибудь, а на губы Егора, покоился медальон в виде до блеска начищенной старинной монеты.
Мужика почему-то вдруг заинтересовала сама цепочка, на которой на мгновение застыли пальчики правой руки голубоглазой рыжей дамочки. На вид цепочка, как цепочка, — золотая с меленькими звёнышками, цеплявшимися друг за друга, словно детки, водящие хоровод. Но эти пальчики продавщицы… тонкие пальчики с длинными коготками пурпурного цвета. Они так нежно поглаживали побрякушку, скользя по ней то вверх, то вниз, а потом снова вверх, что Егору вдруг стало трудно дышать, а его наспех напяленные брюки как-то странно повели себя. Опустив голову, Егор увидел, что они расстёгнуты, и, густо покраснев, взвизгнул молнией и попросил сыра.
-Мне три кило!- ляпнул он, задыхаясь и пытаясь не смотреть в голубые очи нахалки, уставившейся на него, будто кошка на сметану.
-Три кило, — пропела девушка и ловко отхватила от гигантской сырной головы ноздреватый кус.
Упаковав его в бумагу, а затем в пакет, и пересчитав деньги, она передала покупку обалдевшему мужчине. Он про себя отметил, что те самые пальчики, в которых были зажаты дужки ручек пакета, совсем не напряглись, держа тяжесть. Напротив, девушка быстренько перебрала ими, словно играя гамму и, подождав, пока он, наконец, возьмет купленное, снова сыграла гамму, на сей раз в одну октаву. Этот жест почему-то напомнил Егору соседскую кошку Анфиску с ее юркими лапками, увенчанными острыми, как бритва, коготками. Подлая тварь неопределенной масти ежедневно метила у него под дверью и царапала её и без того разлохматившуюся обивку с особым остервенением и, кажется, совсем не боялась его угроз.
В квартире, наглухо закрыв двери и отдышавшись, как следует, мужчина, снедаемый чувством голода совсем другого рода, кисло поморщился.
Развернув бумагу с сыром, вяло поковырял его. Затем, поискав в ящике стола нож, отрезал небольшой кусочек и закинул в рот.
Его живот тут же скрутили жуткие спазмы, а рот наполнился до того горькой слюной, что мужчину зашатало. Он отрыгнулся. В животе у него заурчало.
Запах дорогой женской туалетной воды, которой был буквально пропитан отрезанный продавщицей кус сыра, поплыл по квартире, когда Егор поставил чайник на огонь, намереваясь приготовить себе кофе.
-Что за…-хрипло побурчал он, вернувшись к столу и принюхиваясь. Осматривая принесённый им пакет, он внезапно обнаружил в нём ту самую цепочку с «детишками" — звёнышками и начищенной монетой в качестве медальона. Выудив из пакета вместе с украшением и пяток рыжих длинных волосин, он окончательно перехотел есть.
В этот самый момент свет в квартире погас. В соседней комнате упало что-то громоздкое, и Егор, несмотря на жуткое опьянение, вдруг разом навалившееся на него, перекрестился. В проеме двери показалась обнажённая женщина с пышными грудями. От её совершенного тела исходило яркое свечение, которое позволяло Егору рассмотреть всё в мельчайших подробностях. Но желание, преследовавшее его от магазина до дверей квартиры, не только не усилилось, но и куда-то испарилось, а на смену ему пришло липкое чувство ужаса.
-Ты кто?- с трудом прошептал мужчина, глядя на то, как ухмыляющаяся деваха, — точная копия продавщицы, всучившей ему вонючий сыр, — медленно кружится по комнате, словно сумасшедшая по палате, иногда подходя к столу, чтобы отхватить от сомнительного лакомства изрядный кус.
Его глаза слипались, а в голове было совершенно пусто, но он каким-то десятым чувством понял, что ему несдобровать. Деваха, проглотив оставшийся сыр и схватив нож со стола, принялась полосовать им кухонные стены, удовлетворенно взвизгивая и приплясывая на месте. Она поминутно оборачивалась к Егору, и тогда он видел её широко раскрытый рот с кошачьими усами по бокам и длинный язык, которым она время от времени облизывала острие ножа. Гостья постепенно приближалась к хозяину убогой квартиры, издавая утробные звуки и бесстыдно покачивая бедрами. Затем, подойдя вплотную и чуть отклонившись назад, она раззявила пасть с острыми, как шило, зубами и издала душераздирающий вопль.
-Отд-аа-ай!- взорвался эхом в ушах Егора басовитый приказ голой плясуньи.
Она протянула было руку, чтобы вырвать из похолодевших пальцев мужчины раскалившуюся, будто от пламени, цепочку, но он почему-то не был настроен на то, чтобы возвращать украшение.
-Кто ты?- повторил он, протягивая к даме другую руку, сжатую в кулак, с торчащими меж пальцев длинными, рыжими волосинами, найденными им ранее в пакете.
Вместо ответа девушка бросилась на Егора. Изрядно помотав его из стороны в сторону, она толкнула его в грудь, отчего мужчина, пролетев через всю комнату, врезался в оконную раму, а затем, пробив стекло собой, сверзился с десятого этажа на мокрый асфальт.
Утром его остывшее тело нашёл Василич,-старый дворник, вышедший по обыкновению на ежедневную прогулку с метлой, и не замедлил сообщить участковому о находке.
Позже он рассказывал потрясенным жильцам о том, как менты, устроившие в квартире покойного обыск, с ужасом осматривали ободранные стены комнат, с висящими на них пустыми рамами от разбитых на мелкие кусочки зеркал, а также перевернутую вверх тормашками мебель и нож, воткнутый в батарею.
-Пить надо меньше, — подытожил Василич.- Видали, что он в квартире натворил? Не иначе, как белая горячка в гости к нему наведывалась. Она -то и запаяла ему пасть принесенной ею соской.
Дальше он принялся рассказывать о какой-то гадкой штуковине во рту у мертвеца, с виду похожей на приспособление, с помощью которого люди затыкают сливные отверстия ванн, со свисающей с нее, наподобие шнурка, ржавой цепочкой из обыкновенного металла.