Без веры в этом мире ни на шаг,
дел никаких — ни левых и ни правых,
ни праведных — в них правится душа,
и нет без веры даже дел кровавых.

Я пялился с надеждой в потолок,
и каюсь, чуть принявши для блаженства:
ведь пишут, — вдруг ко мне и снизойдет
ангел иль иное совершенство.

Сверху только шарканье да гул,
да в глаза мне сыпалась извёстка.
Я лежал, лежал, — да и заснул, —
не дождался, не пробился к звёздам.

Видно, я у неба не один
в этот час молил о снисхожденье —
ангелам работы во все дни:
смерти, регистрации, рожденья.

То нянчатся с возвышенной душой
какого-нибудь детского поэта, —
душа капризно топает ногой:
мол, мне не то, не так и мне не это.

То утешают грешника: не плачь,
как соску слабому суют надежду.
Но совесть частный, независимый палач
шагает следом и несчастных режет.

Я шарил в книгах, в тех, где меньше лжи,
искал ответ, как выбивал признанье:
что означает состоянье «жизнь»?
Блаженство это или наказанье?

«Стремление к счастью» — ляпнул Эпикур
даосы больше знали, да молчали.
Быть может, жизнь — просто перекур
в дороге без конца и без начала.

Я дочитался, кто такой Христос,
и вообще узнал такие вещи,
что сам собой, как рудимент, отпал вопрос,
пиявкою сосавший мою печень.

Мы Дарвина учили назубок
и обезьян за предков почитали;
Считали: Маркс — переодетый Бог.
Ошибочно, по-ленински, считали.

Теперь мне ярко режет даль глаза,
как наважденье или озаренье:
что жизнь — преодоление стыда,
что наказанье там, где убежденье.

А кто не верит в райские сады
и мирится с бессмысленной кончиной, —
пусть верит в недосмотренные сны,
в которых он является с повинной.

1994