я знаю это, как знают правду, что вбита в кожу и в кровь влита: когда предснежным хрустящим ядом придут осенние холода, сожмутся рёбра и сдавят сердце, мороз мешая с моей слюной, тогда ничем не смогу согреться (никто не сможет согреться мной). я таю снегом на тёплых пальцах и стыну льдами в кругу огня:
ко мне — дикарке! — не подобраться
(ну, приручи, приручи меня!).

я прячусь в листьях плакучей ивы, в зелёных кронах простых берёз, и не кажусь на глаза счастливым (не доверяю не знавшим слёз). ворую звёзды у небосвода и прячу волку-соседу в мех. лесная нимфа, дитя природы, мне место в сказках, да не во всех, а в самых грустных и безнадёжных — и непременно с плохим концом.
тебе, наверное, будет сложно
наутро вспомнить моё лицо.

тебе, похоже, совсем несладко, раз ты решился ко мне прийти, остаться на ночь в тени распадка, где даже звёздам нельзя светить, и улыбаться в мои ключицы, и целоваться до вспухших губ, и на рассвете со мной проститься (а отпустить тебя — я смогу?). смогу, конечно, и дам в дорогу звезды осколки, пыльцу цветов.
взамен прошу я не так уж много.
скажи мне, славный, а ты готов?

расслабься, тише, мне мало надо: возьму лишь то, что решишь отдать. когда предснежным звенящим ядом придут осенние холода, сжимая глотку животным страхом и волчьим воем при свете дня, я, завернувшись в твою рубаху, прошу: не вздумай забыть меня. иначе в листьях плакучей ивы, в берёзках будет лишь тишь да гладь…
я не кажусь на глаза счастливым.
им слишком просто меня предать.

тогда — застынет лихое сердце, исчезнет тенью среди трясин… мне только памятью можно греться, а ты нашёлся такой один, кто не боялся смотреть сквозь слёзы, касаться пальцами позвонков… забудешь нимфу — она замёрзнет, дитя природы, осколок льдов, семью ветрами без звука станет, растает снегом, застынет в лёд.
…всё очень просто, поверь мне, славный:
забудешь нимфу — она умрёт.