Как-то прочитал на сайте «Комсомолки» описание одной из читательниц своей истории избавления от зубов мудрости. Ей их вырвали сразу три, под общим наркозом, так что она ничего и не почувствовала. А все ее переживания сводились к ощущениям «отходняка» после наркоза. Господи, да это ж детский сад!
Давайте-ка вот я расскажу, как надо мной издевался этот, будь он проклят, зуб мудрости. Как известно, они у человека вырастают самыми последними, когда зубов уже полон рот, и на самом деле являются и самыми бесполезными, и их удаляют из-за причиняемых хозяину неудобств, преимущественно болезненных.
Они начинают прорастать, когда десна у человека уже стала прочной, и потому прорезываются с причинением большой боли. Самое удивительное, два верхних зуба мудрости у меня проявились практически незаметно, но их все равно пришлось очень скоро удалять — они проросли как-то криво и царапали щеку изнутри.
А вот третий зуб, он был у меня слева, сразу заявил о себе сильной болью в десне, когда стал выкарабкиваться наружу. Мне бы нет, сразу пойти к стоматологу, тем более что я к тому времени уже жил и работал в райцентре, но я все тянул. То надо было срочно в командировку уехать на пару-тройку дней, то стоматолога не было, то он появился, но очередь к нему образовалась большая.
Опухоль же с левой стороны лица между тем все увеличивалась, жевать было все труднее, и в один прекрасный день челюсти мои сомкнулись совсем. Есть я уже мог только все жидкое: кашку, суповую юшку, чай, водку (последнюю в целях обезболивания и как снотворное). Когда же я попал, наконец, к зубному врачу, тот только глянул на мою перекосившуюся физиономию, и сказал, что пока опухоль не спадет, ни о каком хирургическом вмешательстве и речи быть не может. А как ее согнать? Врач посоветовал полоскать рот содовым раствором и привязывать к щеке чулок с горячей солью.
И полоскал, и привязывал. Но щека распухала все больше, а боль становилась невыносимой, я не мог спать из-за нее, бесился, не помогала уже и водка. Жена крутилась рядом, сочувствовала, пыталась чем-то помочь, но что она могла? А тут я еще вспомнил мамин рассказ, как у них в деревне умер какой-то уважаемый мужик вот от такой зубной напасти: пошло заражение, и он скончался в страшных муках. Короче, перетрухал я основательно.
На работу с такой рожей и таким настроением уже не ходил почти неделю, но это был не прогул, а шеф разрешил мне отлежаться. Но когда он сам пришел меня проведать и увидел, в каком я состоянии, то пришел в ужас и сказал, чтобы я приготовился завтра поехать с ним в областной центр. У него, сказал он, были дела в полиграфиздате, и пока он там будет их устраивать, мне следовало попасть на прием к его знакомому стоматологу, выдрать этот терроризирующий меня зуб мудрости и ждать там же, пока он за мной заедет на обратном пути.
На тот случай, если и областные зубники не смогут забраться ко мне в намертво захлопнувшуюся пасть, я был в душе уже согласен и на то, чтобы они пробрались к этому проклятому зубу не через рот, а через разрез в щеке!
Ну вот, шеф подвез меня к этой стоматологической поликлинике, я, кажется, или сам записался в регистратуре, или шеф меня записал, я уже плохо помню тот момент. И я уселся ждать под каким-то пыльным фикусом, пока меня вызовут. Тут работал целый конвейер: в одном кабинете жужжали бормашины, в другом охали те, кому выдирали зубы, под дверью третьего тоже сидели пациенты, но внутри было тихо. Может, там уже новые зубы примеряли и выдавали?
Как обычно бывает, от долгого ожидания и от страха перед предстоящей экзекуцией (это если возьмут с такенной-то опухолью, когда даже глаз заплыл), зуб у меня перестал болеть. И уже закрадывалась трусливая и предательская мыслишка: а не свалить ли мне отсюда и лучше где-нибудь в скверике пивка попить бутылочного, пока шеф за мной заедет. Но я опять вспомнил про того нечастного мужика, скончавшегося в чудовищных судорогах всего лишь из-за больного зуба, и решил таки довести дело до конца.
И вот медсестра вышла из кабинета, в котором время от времени орали пациенты (а тогда, в 70-х, орали на приемах даже у областных стоматологов), и назвала мою фамилию. Я зашел, стараясь прямо держать подгибающиеся ноги. И к ужасу своему, обнаружил, что врач — женщина! Правда, мне к моим 25 годам зубы еще ни разу дергали, но по рассказам прошедших эту садистскую операцию, я знал, что рвут зубы обычно мужики, потому как для этого требуется недюжинная сила.
Но отступать было уже поздно. Меня заботливо усадили в кресло, попросили открыть рот. «Ага! — мелькнула надежда. — Вот сейчас-то меня и выгонят!»
— Не могу, — прошипел я сквозь стиснутые зубы, собираясь встать с кресла. Но врач, хоть и немолодая уже, но вполне еще симпатичная тетка, положила мне свою теплую ладошку на плечо и мягко надавила:
— Сидите, сидите! Будем работать. Вы у нас не первый такой.
Она что-то сказала ассистирующей ей медсестре, та кивнула и подала ей блестящий агрегат, похожий немного на циркуль (уже потом я узнал, что это орудие пытки называется роторасширитель винтовой).
-Откройте, насколько сможете, рот, — попросила врач. Как я ни старался раздвинуть челюсти, зазор между ними образовался шириной не более нескольких миллиметров.
-Больше не получается, — прошипел я.
— А нам хватит, — успокоила меня врач. — Сейчас вам надо будет немного потерпеть.
Она протолкнула концы сомкнутого «циркуля» в зазор между зубами и, крепко ухватив его одной рукой, другой стала вращать закрепленный с другого конца винт. Концы адского инструмента стали постепенно расширяться и с нечеловеческой силой раздвигать мои челюсти. Я чувствовал, как растягивались воспаленные ткани опухоли, боль нарастала с каждой секундой.
Я терпел-терпел и, наконец, взвыл, и моя рука непроизвольно сорвалась с подлокотника кресла и попыталась оттолкнуть беспощадную руку врача. Но медсестра была начеку и с неожиданной для женщины силой перехватила мою руку и придавила ее опять к креслу.
— Терпите, больной! — пытхтела между тем врач, с усилием вращая колесико винта роторасширителя. — Иначе у нас с вами ничего не получится.
Нет слов, чтобы описать, какую адскую боль я при этом испытывал, причем все возрастающую. Хриплый вой продолжал исторгаться из моего разрываемого рта, из глаз сыпались искры. И когда почувствовал, что вот-вот описаюсь от невероятной боли, я поступил, наверное, не по-мужски. Я с матами раскидал этих садюг в женском обличье в разные стороны и выскочил из кабинета.
Так же, почти бегом, вылетел из клиники и даже оглянулся — не организовали ли за мной погоню? Но нет, никто меня преследовать не собирался. Я успокоился, поглядел на часы — до возвращения шефа у меня была еще пара часов. Потрогав ноющую опухоль на щеке и подвигав челюстями, с удивлением обнаружил, что рот у меня хоть на сантиметра полтора, да стал открываться. Может, стоило потерпеть экзекуцию до конца? Ну, потерял бы сознание от боли, так еще лучше — все остальное эти зверобабы доделали бы, может быть, без моего участия?
Но что сделано, то сделано: я не вынес этого нечеловеческого испытания роторасширителем, самым настоящим средневековым пыточным орудием, и до сих пор уверен, что тем, кто смог до конца пройти это, надо давать если не ордена, то объявлять хотя бы устные благодарности.
Отойдя на всякий случай подальше от клиники, я покурил, потом купил в ближайшем гастрономе пару бутылок «Жигулевского» и в тенечке на лавочке, неподалеку от клиники, стал с комфортом дожидаться возвращения шефа. Пиво было достаточно холодным и свежим, зуб не болел, и жизнь была распрекрасна. А думать о том, что рвущийся наружу сквозь живую и далеко не младенческую плоть десны этот чертов зуб мудрости никуда не делся и еще, скорее всего, даст мне жару, вовсе не хотелось.
Скоро я увидел притормозивший у крыльца клиники знакомый «газик» с брезентовым тентом («уазики тогда только стали поступать и были еще не у всех организаций) и, допив последний глоток пива и оставив пустые бутылки под лавкой, радостно устремился к машине.
— Ну, вырвали? — спросил меня шеф, когда я угнездился за его спиной на заднем сиденье. На меня также вопрошающе уставился и наш шофер казах Ермек. Они, оказывается, все это время за меня очень переживали. А я, трус поганый… Я заюлил:
— Да не смогли они… Инструмента у них нужного не было… Сказали, потом приехать, когда опухоль спадет…
Но шеф все понял по моим шныряющим глазам и разозлился:
— Удрал? Ты понимаешь, что я это специально для тебя придумал поездку в облполиграфиздат? Чтобы тебя, дурака, спасти! А ты? Чтобы завтра же был на работе, ничего не знаю!..
— Да буду, буду, — забормотал я покаянно. — Мне уже лучше, вон насколько рот открывается.
И продемонстрировал свои возможности. Шеф отходчиво хохотнул: «Закусить сможешь? Ермек, как выедем за город, свернешь в лесопосадку…»
Но уже вечером того же дня рот у меня опять захлопнулся. Промучившись всю ночь от рвущей боли в десне, из-за которой голова у меня буквально раскалывалась, утром я вызвал «скорую», о чем тут же сообщил шефу.
— Вот если бы ты вчера… Ну да ладно, выздоравливай, — помолчав, угрюмо сказал шеф и бросил трубку. Я его понимал: «перьев» в редакции нашей районки и так не хватало, а тут еще я со своим дурацким зубом (от которого, впрочем, вполне можно и умереть — я все время держал в памяти тот случай с загнувшимся мужиком, о котором мне как-то поведала мама)…
В хирургии, куда я был определен, меня начали терзать через каждые два часа какими-то болезненными уколами, пичкать таблетками, а на раздувшуюся, с натянутой до глянцевого блеска кожей, щеку накладывать вонючую мазь. Через пару дней я почувствовал, что бывшая до этого буквально каменной, опухшая щека моя стала мягче и даже продавливалась пальцем и уже не так болела.
В палате со мной лежали совсем еще молодой, очень страдающий парнишка со сложным переломом ноги, подвешенной на вытяжку, и дряхлый старичок-казах с жиденькой бородкой. К ноге его была подвязана бутылочка, куда по тоненькому шлангу стекала ядовито-желтая моча. Шланг был вставлен деду прямо в член, и он тоже страдал.
— Ссить не могу, — жаловался он. Да, всем здесь было плохо.
Пришла медсестра сказала, что ко мне посетитель, ждет внизу. Я спустился к выходу из хирургии и обрадовался: приперся Саша Кириков, фотограф райбыткомбината и лучший друг редакции, в том числе и мой. Мы часто печатали его снимки с моими текстовками к ним (своего фотокорра у нас в штате не было), а потом вместе пропивали его гонорары.
Поздоровались, покурили на скамье под старым раскидистым тополем, потом Сашка выволок из своего кофра большой такой бумажный кулек:
— Вот тебе витаминная передача, — сказал он. — С днем рождения тебя! Выздоравливай, а я побежал.
Обнял меня, и правда убежал. Я расстрогано посмотрел Сашке вслед: надо же, помнит! Друг, одно слово!
Кулек оказался довольно увесистым и пах очень аппетитно. Я его расколупал — сверху лежал чебурек. Пошевелил его, под ним блеснула алюминиевая бутылочная пробка. Водка, зарытая в кучу чебуреков и беляшей, еще теплых! Ай да Сашка!
Аккуратно завернув кулек, я пронес его в палату, распространяя вокруг себя дразнящие ароматы. Кружка у меня была. Я подмигнул деду-казаху, бродящему по палате со своей болтающейся в промежности ядовито-желтой бутылочкой, и щелкнул по горлу, приглашая его к тумбочке.
-Жок, — помотал бороденкой аксакал. — Ссить не могу…
Пацану предлагать не стал, да он и спал после бессонной ночи: до утра, бедолага, провсхлипывал от донимавшей его боли. А больше и приглашать было некого — не идти же по палатам, искать компаньона. И дождавшись очередного укола, я сам начал потихоньку дудонить эту водку и занюхивать чебуреками. И выдул всю, и отрубился счастливым безмятежным сном. А под утро проснулся от мерзотного ощущения у себя во рту. Он был полон какой-то вязкой вонючей жидкости, и она уже натекла на подушку. Гной!
Я едва успел добежать до туалета, и меня всего вывернуло. Отдышавшись, я вдруг понял, что рот у меня открывается уже больше, чем наполовину запроектированной ширины. Я обрадовался: наконец-то. Вот отлежусь еще немного, опухоль совсем спадет, и можно снова идти к стоматологу.
Но меня чуть не выперли из больницы в тот же день: я забыл убрать и выкинуть поставленную за тумбочку опустошенную бутылку, ее нашла пожилая техничка и накляузничала заведующей отделением. Был небольшой скандальчик, и под клятвенное заверение, что подобное больше не повторится, меня оставили до полного спада опухоли.
А через пару дней я уже сидел под дверью районного стоматолога в начале длинной очереди — пришел одним из первых, прямо из больничной палаты. И уже не бил дробно носком туфли по полу от страха, а с нетерпением ждал, когда же закончится эта моя зубная эпопея.
Врач у нас был крепко сбитый мужик, и для него не должно было составить большого труда вырвать, наконец, этот оборзевший зуб мудрости. Он заглянул мне в рот, сказал:
— Ага, восьмерка!
Медсестра это записала. Врач тем временем уколол меня в десну — было не больно, но чувствовалось, как стальная игла с хрустом вошла глубоко-глубоко в мясо. Подождав немного, когда я перестал чувствовать даже часть языка, не говоря уже о десне, врач приказал мне раскрыть пошире рот. Я зажмурил глаза и разинул жвальник.
Бесжалостное холодное железо, разрывая десну, обхватило проблемный зуб, и врач стал выворачивать свои клещи. И тут снова вернулась боль — казалось, что мне отрывают голову. Но зуб не шел! Я замычал.
— Уфф! — сказал, отдуваясь, врач, и слегка ослабил хватку. — Ни хрена себе! Ну, парень, крепись!
И так надавил на клещи, что и голова моя перекосилась в сторону этого чудовищного нажима. Но еще раньше в челюсти что-то хрустнуло, и врач довольно кхекнул:
— Вот он, голубчик! Но корни, корни каковы! И рос к тому же вбок.
Я сплюнул в урну и посмотрел на зуб, зажатый в клещах. Окровавленные корни действительно были устрашающе растопыренными в разные стороны. Этот зуб собирался измываться надо мной вечно, вот и закрепился такими острыми и корявыми корнями. И все же ему пришла хана!
Зажав вставленный в место вырванного зуба ватный тампон, я кивком головы поблагодарил врача и обрадованно потопал домой. Воробьи щебетали в кронах тополей и кленов, солнце вовсю наяривало в бездонной синеве неба, встречные люди улыбались мне, а я им. Жизнь продолжалась! А чтобы она вновь заиграла всеми своими красками, всего-то и надо было вытащить и выбросить в урну этот совершенно бесполезный зуб мудрости!
Ну вот скажите мне, на хрена он вырастает позже других и превращается затем в настоящий кошмар для его обладателя?