— А еще я хочу пригласить Лёню, и Сашу, и Олю, и… и… ещё…
От волнения Сенечка немножко заикался. Он очень боялся кого-то забыть, потому как считал необходимым пригласить решительно всех: друзей человек сорок, их родителей, педагогов, случайных и неслучайных знакомых, возможно, даже прибившихся к нашему лагерю собак, да чего там мелочиться — весь мир.
Зная о вселенском размахе сына, мама ограничила Сенину фантазию, вручив ему тетрадный лист. Перед именинником стояла непростая задача — составить список приглашенных. Иными словами, верблюду предстояло пролезть в игольное ушко.
Рука уже несколько раз пыталась начать писать. Собравшиеся вокруг ребята не сводили глаз с чистого листа бумаги. Попасть на праздник хотелось всем.
Вконец измучившись, Сеня отдал ручку и листок девушке, сидевшей напротив:
— Маш, напиши ты, мне… тяжело.
Для взрослого человека оказаться в этом лагере означало иметь ребенка с удручающим диагнозом. Вне зависимости от возраста, проблемный ребенок всегда дитя. И неважно, восемь лет ему или вот-вот исполнится двадцать. Все они и в сорок лет дети, требующие постоянного внимания и заботы.
Поначалу Семен показался мне вполне благополучным. Ну, может быть, излишне разговорчивым. Так разве ж это проблема?
Доверчивый, открытый взгляд, свет и любовь, льющиеся широким потоком из его наивной детской души, никого не оставляли равнодушным. Взрослые обитатели лагеря называли его ласково — Сенечка, хотя ростом он уже давно был выше мамы, да и голос имел басовитый.
* * *
— Сенечка, дорогой, расскажи, как это у тебя получилось?!
По сравнению с тем, что произошло, меркли любые рекорды. Сеня вступил в контакт с неподдающимся никакой педагогической коррекции ребенком. Не один год бились над этим лучшие специалисты, даже документальный фильм про ребенка сняли. В неравной борьбе разве что родители несчастного мальчика не теряли надежды. А мальчик Даниил ни на кого не реагировал, был глубоко погружен в свои неведомые думы и всё время куда-то шёл. Даже поесть ни себе, ни папе не давал. Присядет у тарелки секунд на десять-пятнадцать, и опять в путь. Казалось, случись природный катаклизм, землетрясение или, к примеру, цунами, он всё равно будет идти вперед, ничего вокруг не замечая.
— Ну, говори же, Сенечка!
— Да всё очень просто, — удивлялся нашему непониманию Сеня. — У каждого человека в сердце есть дверка. Когда он хочет с кем-то общаться, то открывает ее и впускает людей в свое сердце. Не хочет — сердце остается закрытым. Просто у Даньки эта дверка закрыта всегда. А мне вот он ее открыл.
— Как?! Почему?!
Сеня растерялся и, разведя в стороны руки, протянул:
— Не зна-аю.
Спустя год или два после той поездки в лагерь, мне снова довелось встретиться с Сенечкой и его чудесной мамой.
У наших детей совпало время занятий, и пока ребята занимались, мамы собирались на тесной кухоньке, заваривали чаёк, делились радостями и горестями. В этих беседах многие получали утешение. Никто не понимает друг друга лучше, чем товарищи по несчастью. Не покривлю душой, если скажу, что в этих долгих беседах не было сказано ни единого праздного слова. У каждого был свой тяжкий крест, а без искренней поддержки очень трудно нести его достойно.
В Сениной семье наступили тогда не лучшие времена: заболели бабушка с дедушкой. Дедушка умирал очень тяжело. Его удалось устроить в хоспис, где, как известно, обеспечен хороший уход. Из этого мира в иной. Когда дедушки не стало, внуку об этом решили не говорить. Но, когда вскоре умерла бабушка, а умирала она дома, скрыть это было уже невозможно.
— Сенечка, хочешь попрощаться с бабушкой?
Мама старалась казаться спокойной, всем видом своим показывая сыну, что физическая смерть — дело естественное.
Сеня согласился. Открыл дверь в бабушкину комнату, зашёл. Все замерли. Через некоторое время послышалось:
— Я не могу этого понять…
Сеня нерешительно вышел из комнаты. Сделал ещё несколько шагов. Он крепко прижал ладони к вискам.
— Я не могу этого понять…
Волнение его нарастало, и он принялся ходить по квартире, всё сильнее сжимая голову руками:
— Я не могу этого понять…
Шаги, шаги, шаги.
— Я не могу этого понять…
Позвонила мамина подруга.
— Сеньку я заберу, отправляй его ко мне. Встречу.
В гостях Сенечкины нервы пришли в порядок. Он успокоился, и его глаза вновь засияли. Через несколько дней, основательно соскучившись по маме, Сеня отправился домой.
— Всё, посадила его в вагон, встречай. Минут через двадцать будет на твоей станции. Поблагодарив подругу, мама поспешила в метро.
Ни через двадцать, ни через тридцать минут Сеня не приехал. Не приехал он и через час. Немеющее сердце не хотело верить, что с сыном что-то случилось.
— Я же сама посадила его в поезд, как он мог не доехать?!
В трубке мобильного телефона дрожал и срывался голос подруги.
Прошло еще несколько часов. Мама всё также стояла в условленном месте. Она твёрдо решила, что не уйдёт отсюда, пока не увидит сына. Материнская молитва творит чудеса. Он должен приехать.
Дело шло к закрытию метро. Дежурная с любопытством поглядывала на странную женщину с окаменевшим лицом, полдня простоявшую на одном месте.
Возможно, это был последний поезд. Возможно, предпоследний. Сенечка всё же приехал. Шел он с большим трудом. Глаза его смотрели вникуда. На лице и одежде бурели кровоподтеки.
— Мама… не волнуйся… пожалуйста… я приехал…- сказал он теряющей сознание матери.
Наутро, воспроизводя события вчерашнего дня, Сенечка удивлялся:
— Мама, я ничего плохого не делал, просто почему-то не понравился девушке, сидевшей рядом со мной. Она что-то сказала своим друзьям, и они вытащили меня из вагона и стали бить. Мама, почему за меня никто не вступился?! Там же полно народу было! Потом они уехали. А я … я … отправился домой. Сел в вагон… А потом… не помню…
А потом, как выяснилось позже, Сеня очнулся в депо. В холодном вагоне с выключенным светом. Он очень испугался темноты, сильно ныла разбитая голова. Его нашли, посадили в отправляющийся обратно поезд. Так он добрался до своей станции. Там его ждала мама.
— Сенечка, ты сможешь показать место, где это случилось?
— Конечно.
— Поехали!
Сказано — сделано: мама у Сени человек решительный.
— Мама, вот. Здесь.
Сенечка остановился у замазанной чем-то стены. Это была не грязь. На стене станции московского метро застыли ручьи крови. Сенечкиной. Их даже не удосужились смыть за ночь.
* * *
Удивительное всё-таки место — лагерь для детей-инвалидов. Казалось бы, что может быть печальнее? Ан нет… Нигде и никогда не увидишь столько детского счастья, разлитого повсюду. Кажется, будто сам воздух наполняет легкие смеющейся радостью. Может быть, дело в вековых соснах и смолистом солнечном аромате? Почему так хочется улыбнуться каждому, кто встречается на пути? Потому что каждый встречный светится той же радостью, той самой, которой так хочется поделиться.
— Как вам здесь, освоились? — уступает нам тропинку один из педагогов.
— Как в Раю, — неожиданно для себя, отвечаю.
А ведь взаправду, Рай… Вон сколько ангелов вокруг. Одного из них держу сейчас за ручку, веду на вечерние занятия.
А вот и большие праздничные столы. За ними тоже сидят ангелы. Это Сенечкины гости. Счастливая взволнованная мама хлопочет вокруг них, угощая чаем и пирогами. Гостей явно больше, чем было записано на том тетрадном листочке. Вдоль столов, деликатно помахивая хвостами, совершают послеобеденный променад улыбающиеся сытые собаки. Подозреваю, явились они всё-таки без приглашения. Лечебная лошадка, вышагивая с седоком-ангелочком, церемонно кланяется имениннику. Тоже поздравляет. Благодать.
Души спасенные, как же с вами хорошо! Столько лет прошло, а картинка эта, как живая, до сих пор стоит перед глазами.
Кто мы? Куда идем? А куда надо идти? Может быть, ответ знает непонятный мальчик Даниил. Или он не идет, а уходит? От кого? Да от нас — чёрствых, равнодушных, самовлюбленных…
Страшно заглянуть в глаза тем молодым людям, расправившимся с беспомощным человеком. Ещё страшнее встретиться взглядом с их подругой. А если выстроить в ряд всех, кто в тот день и час торопился скорее пройти мимо криков о помощи, посмотреть в их глаза? А они-то кто? Монстры? Чудовища? Нет… Обычные люди. Такие же, как и мы с вами. Они — это мы.
«Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3:20).
Сенечка ни на кого не держит зла. Он просто не умеет этого делать. В его ангельской душе нет места гадости. «Дверка» в его сердце всегда открыта. Можно сказать, она снята с петель и выброшена с ненужным хламом. Сенечка всё тот же, хоть и стал на несколько лет старше.
А мы с вами? Те же?