Моя малышка, моё безумие, моя прерывистая строка. Мы были пылью, а после умерли, взгляни — рассеялись в облаках, такие тонкие, снежно-белые, как будто бабочки чьих-то душ. Мы плыли рыбами, пели стрелами. «Ты скоро, мам?» «Я уже иду». Мы были ландышами и землями, нас кто-то радовал и топтал, нас было четверо, было семеро, мы в одиночку и мы толпа, нас было двое, делили намертво конфеты, книги и чудеса. Теперь — взгляни — разлетелись, замерли, скользнули лентой по волосам. Мы жили в снах, мы дробили капища, мы где-то верили, где-то жгли. Смотри ладонями — звёзды капают, услышь ресницами корабли. Раскрой цветы золотым касанием, они вдохнут тебя, как туман, и будет всё непременно заново, да будет солнце… да будет тьма… Инь-ян запустится вихрем в пустоши — безбрежье Космоса на зрачок. Я вырастаю. Я море чувствую так, что поверхности горячо. Я разгораюсь — ты видишь, хрупкая, как пламя рвётся тебя не пить? Я — глина, мёртвое, злое, грубое. А ты — сражайся, живи, люби. А ты распластывай крылья по миру — и пусть лопатки прошьёт насквозь. Я этот ветер люблю и помню, но не чую ветра своих волос, и пальцы режет в тугое, сочное, в больные, тяжкие лепестки. Мы будем, милая, одиночными. Не разлюби и не помоги.