Она была серьезным человеком: отчёты, офис, кофе по утрам. Всегда чуть-чуть подкрашивала веки и появлялась дома аккурат в семнадцать-тридцать. Ни минутой позже, ведь там ее нетерпеливо ждал гроза собак и Дон Жуан для кошек — любимый шторо-фикусный вандал.

И вроде все привычно, слишком точно: подъем к шести, работа, в два — обед. Но этот график, сдавший тест на прочность, трещал по швам, не в силах утерпеть одну ее нелепейшую странность: порой, начхав на кучу важных дел, она могла напялить свитер драный (зато непревзойденный в теплоте) и, натянув до самого колена два разных жизнерадостных носка, поверить, что она с другой Вселенной: в такие дни ей нравилось таскать с собой везде куплеты разных песен и посылать их прямо в облака. И все равно, что многих это бесит, ведь так приятно на ходу слагать нелепые рифмованные строчки, приправив их мелодией на вкус.

В такие дни, забыв про заморочки, включив режим «авось» и «ну и пусть», она шагала маршем по бордюру, автобусам салютовала вслед, штормила лужи и карикатурно, так, словно ей совсем не много лет, копировала пасмурных прохожих, пытаясь их слегка развеселить. И чтобы город хоть немного ожил, отвлекся от угрюмой смеси лиц, беседовала с ним как с лучшим другом — им вместе посчастливилось сойтись.

С лохматой гулькой и с пятном на брюках, похожим на лимонный лунный диск, она бродила по узорам улиц и оставляла в окнах свой портрет. Пока другие люди не проснулись, дома любили на нее смотреть. Но даже под надзором этих взглядов ей нравилось не думать ни о чем.

Она была серьезнейшего склада. Но иногда, забросив свой отчёт, решала, что обязана проветрить и навести порядок в голове.

Как не измерить небо в километрах и не пересчитать во сне овец, так и сказать получится едва ли, когда она захочет постраннеть.

Но если ты заботами завален, хоть раз попробуй повторить за ней.