— Гриша, а шо-то я не поняла. А шо, седня у тебя выходной? Отгул за прогул?
— Мадам Шпаковская, седня ж суббота. А это святой день. Для не работать.
— Это святой день для евреев. Када ты стал евреем? Или, как тока не работать, то можно стать кем завгодно?
— Канешно, вашему Фиме можно, а мине низзя. А я может от него заразился… еврейством. Вот.
— Ну ты ж сало кушаешь? Какой же ты еврей.
— Так и ваш Фима кушает.
— Када такое было?
— Та было пару раз, када у меня другой закуски не было.
— Так ты его ещё и совращаешь для выпить?
— Побойтесь бога, выпить соточку это ж чистое здоровье. Тем более, шо это мой самогон, а он жеж, как слеза.
—  Ах, ты ж паразит… Зато мой Фима шьёт самые лучшие кэпочки и фурики…
— Да, мадам Шпаковская. Тут ему респект и уважуха. В его фуражках ходят все, кто может себе это позволить, особенно из офицерского состава. А уж про кэпочки, я вообще молчу. В них ходют точно все, у кого есть голова. Мине нравится вот эта модель… «Капитанская».
— Да, в капитанке ходют все приличные люди.
— Ну, некоторые приличные люди носют всё-таки «Восьмиклинку».
— Ой, Гриша, ты меня совсем сбил с панталыку. Шо я хотела? Аааа! А бачок-то течет. Он же не знает, шо у тебя шаббат. Так шо давай, ноги в руки и вперёд… нас ждут великие дела.
— Вот вы, мадам Шпаковская, кого завгодно уговорите. Я конечно приду, но тока из сильного к вам уважения. А особенно к вашему кулинарному таланту. Такую фаршированную рибу я ел тока у вас. Золотые руки у вас, мадам Шпаковская.
— Гриша, не смущай меня. Вроде я не знаю, какая у меня риба. А ты, таки, становишься по-тихонько евреем. Ты уже начинаешь разбираться в хорошей еде и шо, кому и када надо говорить. С тебя, таки, можно сделать человека. Я так думаю.