Кричим: «За что?», а надо бы «Зачем?», уходит год и тащит на плече в большом мешке ненужные пожитки: свободу тратить жизнь на ерунду, пустые встречи, лишнюю еду, иллюзии и прочие ошибки. Уходит, побиваемый толпой, под град камней, неведомой тропой в учебники, архивы и анналы. «Да чтоб тебя!» — летит ему во след, — «ужасней года не было и нет», «все забирай, чтоб не напоминало». И он уйдет с поверхности земли во глубь времен, перековав нули на острую, как жало, единицу, и будет знать: он сделал все, что мог, кто должен был очнуться — занемог, а те, кому пора остановиться, сидели дома в полной тишине и размышляли: «Что подвластно мне?», но было страшно выслушать ответы. Так на пороге, встретившись в упор с самим собой, — толкнуть, сбежать во двор, купить вина и авиабилеты.

Уходит год — невиданный, большой, исполнивший, что должен, хорошо, — неузнанным посланником иного.
Среди «за что?» ни одного «зачем?» — чему учил, к чему готовил, чем нам мог бы стать.

И мы встречаем Новый.

Что делает память с нами — хранит и мстит за то, что не может вовремя отпустить, за каждый крючок, забытый внутри историй. Что делаем с памятью мы? Из ее сетей мы острым ножом всегда достаём не тех, о ком говорили, когда выходили в море.

Я выбрал дышать свободой, пьянеть слегка, наслаждаясь синдромом марсельского рыбака, нахваливать свой улов, прибавляя веса и рыбе, и ритму волн, и работе рук, и крепкой лодке, танцующей на ветру, и всякому другу, достойному интереса. Я долго сидел на досках, прилив стучал, и сердце гудело и билось, скрипел причал, качались чайки, у рыб чешуя рябила. И что-то случилось с памятью — всплеск, удар весла о воду, однажды о никогда, и я не вспомнил, не вытащил, что там было.

У рыбной деревни привычно шумел народ, торговля шла, улов высыпали в лёд, искали своё, бросали на стол монеты.

И я не узнал себя и людей вокруг, но стали весомы и рыба, и ловкость рук, и крепкая лодка, и всякий достойный друг, и легкое сердце, и нового дня приметы.

В четверг Ноэль решает умереть. Не запирает в сумерки дверей, молочнику не оставляет розу, коту, у миски ждущему с вопросом, велит искать добычу во дворе. Ноэль берет батистовый наряд — до пят сорочка, нитка янтаря, платок на плечи — слишком невесомый. Настало время не уйти из дома, настало то, о чем не говорят. Ноэль лежит — ладони на груди, и осязает вечность впереди, и отпускает все, что не успела. И боль смиренно покидает тело, и кто-то рядом шепчет: «Выходи». Ноэль лежит и слышит, как во дв…
… показать весь текст …