В Вену мы прилетели 25 декабря, в рождество, и поэтому два дня все магазины были закрыты, к тому же у нас ещё не было австрийских денег, но витрины всё равно притягивали. На третий день нас повезли в Сохнут и в ХИАС, где мы пробыли практически весь день. У меня там отобрали перочинный нож, мы заполнили кучу бумаг и представитель Джойнта выдал нам деньги. Наутро мы пошли в супермаркет. Все, конечно, были в курсе, что на Западе есть всё, но небольшой шок от изобилия всё же был. От одних только наименований йогуртов с добавкой различных фруктов можно было слегка рехнуться, не говоря про колбасы, сыры и напитки в тех самых бутылках, о которых писала Нина.
Кстати, Нина позвонила в Ленинград перед самым нашим отъездом и сообщила, что отец приехал к ней в Италию, а потом он заедет к нам в Вену.
Через два дня после визита в ХИАС я встречал отца, которого не видел почти 9 лет. К счастью, в Вене многие говорят по-английски, и для меня не составило большого труда узнать, на какой вокзал прибывают поезда из Рима и где этот вокзал находится. Приехал я заранее, и, когда поезд пришёл, сначала встал у первого вагона, а потом, когда народ схлынул, пошёл вперёд. Прошёл до конца — отца не было. Я кинулся назад, вглядываясь в лица — безрезультатно. Пропустить его я не мог. Мелькнула мысль о боковом выходе в конце платформы, хотя я понимал, что человек, впервые попавший в незнакомый город, пойдёт к вокзалу, а не будет искать боковые лестницы. Я снова пошёл вперёд и, наконец, увидел знакомую невысокую фигуру с двумя сумками в руках. Я бросился к отцу, мы обнялись, расцеловались, я забрал у него сумки и мы пошли не спеша вдоль поезда, оживлённо переговариваясь. Оказывается, в купе у отца ехал какой-то «деятель», сказавший, что это ещё не Вена, поэтому они засиделись в купе, пока проводник не сказал, что пора выходить.
Отец, конечно, немного постарел, но на свои 79 не выглядел. Он привёз подарки из Израиля — от него с мамой, от Фиры с Германом. Я рассказал отцу последние новости о его сёстрах и племянниках, оставшихся в Ленинграде.
Когда мы вошли в комнату, где сидели Марина и Ира, Иришка сразу бросилась к деду, обняла его и вообще вела себя так, будто они расстались два дня назад, хотя помнила его только по фотографиям — он же уехал, когда ей не было двух лет.
Мы много гуляли по Вене, и я с радостью заметил, что отец не изменил своей привычке много и быстро ходить — Марина на высоких каблуках с трудом поспевала за ним. Мы с удовольствием посмотрели шедевры венской архитектуты — собор Св. Штефана, Фотивкирхе, знаменитый Оперный театр… Съездили мы и на рынок, поразивший нас (но не отца) обилием фруктов и дешевизной некоторых из них.
Пробыв у нас два дня, отец уехал. Мы хотели, чтобы он остался на встречу Нового года, но он спешил, чтобы не быть в дороге в субботу.
Новый, 1989 год мы встречали нашей «коммунальной квартирой» (в ней, кроме нас, жили наши знакомые по Ленинграду Шифрины, а также две пожилые и одна молодая женщины). Скинулись, накупили продуктов, но, поскольку селёдку купили разделанную, салат — нарезанный, всё было готово раньше времени. За стол сели около десяти часов, под предлогом, что в Москве уже полночь. Саша Шифрин поймал по радио речь Горбачёва и мы слушали его разглагольствования со смешанным чувством: с одной стороны, его проблемы нас уже не касались, а с другой — у всех оставались в Союзе родные и близкие, и было тревожно за них. Мы полагали, что у нас-то все главные проблемы и переживания уже позади — ведь нам удалось вырваться! Казалось, дальше всё пойдёт легко и ровно.
Мы не знали, что наша долгая эмигрантская эпопея только начиналась.
Нью-Йорк, 1990.