***
бросают ей в спину громким шепотом, навыворот —
«бlядь. бlядь» -
точно бьют снежную женщину
мороженой рыбой по лицу.
но им, сукам старым, мымрам и гарпиям не понять.
этот сладкий дымный кайф, когда
есть только сегодня и немного завтра, а дальше туман.
обрыв. копошатся
синие в крапинку крысы зависти,
подлости. но как им понять, мозолистым теткам и грымзам, когда
наряжается до блеска - новогоднее деревце плоти,
утопает в соблазне и мишуре. и ее всюду возят на джипах
по барам, клубам и дискотекам.
глаза сияют, сыплются маслянистые искры радости,
слабоумные ангелы тонут в молоке
и неоне.
и нейлон —
сексуальнейшая бритва — разрезает мужскую ладонь.
развлечения всю ночь, а к утру
чуть изношенная, как хрустальная туфелька,
изнуренная нутрия в мышеловке, не по нутру.
похмелье, тягостно и грустно
это терпкая легкая боль одиночества. но дальше с годами — грубей.
тошнотворней. приторней.
эти дымные ночи. и она — бройлерная кура
плавится в бронзе, копоти, автозагаре, похоти.
корка сладострастия коричневая и пупырчатая,
ням-ням.
перепихоны под вино и блеяние магнитол,
женатики и любовники, козлы и самородки. уроды
властные, жадные, самодовольные, боже.
сколько вас, сколько?
а эти вспышки жестокости и ревности — не встал или не с тем встала
получай - синяк на груди как фиалка или кровь из носа.
да пошел ты, мудак. а и то и зуб расколет, придурок.
померещится, что она его жена или бычком
прижжет шею, там за волосами, где родинка -маленький -Будда.
но одна радость и пакость.
страсть без обещаний,
рыбы без плавников, сковородки чужих подушек
и она тонет в масле затылком в наволочке. стоп. стоп.
останься утром, хоть кофе попьем…
но бывали ночи — кусочки копченого лосося,
пальчики оближешь.
поверишь в мечту и любовь во хмелю. сладкие стрелы,
ласковое оперенье, музыка, шум, ароматы и
болотные крабы веселья щипают, глодают ее плоть до утра —
утопленницу сладострастия.
скажи — ты любишь меня. без знаков вопроса…
а как приятно сталкивать мужиков лбами -
бешеные КАМАЗы на радиоуправлении глаз. и намеков.
охмуряет, ах. утоляет похоть. тает кость снеговика,
а к утру весна и слякоть. и тушь размазана, бlядь.
новые руки, новые бедра, новые татуировки,
одинаково колючая щетина.
виски, вино, минуты пропитанные водкой быстрой любви,
липкие, наглые слова, слова, слова — голодная нужда
в скороспелой нежности.
и ласка как ласка в курятнике ее волос, ее грудей.
иногда она верила, верила в мужскую ложь,
всем глупым сердцем — водопадик в горах —
всем лицом, дыханием, бельем. но к утру
она вся вытекала в дыру
внутри ванны.
но сколько сердец надкусила, мочилась в мозги, да, одна ночь,
две, три. ну и что?
это жизнь бабочек в отсеках между огнями и тьмой
зеленовато-желтой октября. это боль и надежда,
это ребенок-однодневка
поломанный на три и без счета ночей.
и она вкладывает свою душонку — латунную, цилиндрическую —
в первый попавшийся пистолет.
холостой патрон с сердечком, но вдруг убьет?
пробьет.
а впереди старение, одна мука и скука и розовая тертая пустота.
загаженный мечтами потолок. сон жизни без сна.
нет, ей просто не повезло, не охмурила, не влюбила.
бlядь прошла сквозь судьбу как нож сквозь масло.
ни одного стоящего мужика навсегда
не срезала, не охмурила.
не залетела, бесплодная. почти спилась. но — новый подъезд.
борцовские тетки, супермаркет, церковь.
куда ей куда?
Copyright: Дмитрий Близнюк, 2020