В сенной щели покинутого дома
Таился мед.
Он капал вниз с осиного гнезда,
И некому его отведать.

…

Первые стихи

Первые стихи я сочинил в концлагере под Кельном. Мне хотелось что-то сделать для своих товарищей, как-то поддержать их дух. В рождественскую ночь 1944 года я прочел их. Стихи были о том, как моя мама готовит лапшу. Да-да, не удивляйтесь, обыкновенную лапшу. И у меня было такое чувство, будто мы празднуем в семейном кругу за традиционным рождественским ужином. Я совершенно ясно помню, как кто-то из моих друзей по несчастью попросил добавки на «бис» и я был польщен. Мы отчаянно голодали тогда. Но самое большое удовольствие в жизни я испытал после освобождения. За воротами лагеря я увидел белую бабочку-капустницу и… не захотел тут же ее съесть. Никогда в жизни я не был так доволен. Стихи имели успех и вызвали ко мне интерес кинематографистов — так я пришел в кино.

Нино Рота и Феллини

Каждый день Нино Рота садился на поезд, который идет из Рима в сторону Адриатики, и ехал к своим ученикам. Он был сверхпопулярен, но наивен, как ребенок, и, конечно же, мог бы зарабатывать миллиарды и миллиарды лир, поскольку писал музыку не только к европейским фильмам, но и к американским. Вот в этом поезде, который шел из Рима в Бари Рота и сочинял свои мелодии. Я его всегда спрашивал: «Нино, как же можно писать музыку в поезде? Он такой шумный, едут ведь и стар и млад, гомонят, мешают». — «Нет-нет, я ничего не слышу, — отвечал Рота, — я в это время слышу только мою музыку». А надо сказать, Федерико Феллини был не то что бы знаток музыки, его нельзя было причислить к любителям оперы, завсегдатаям симфонических концертов, и все же он очень здорово чувствовал ее. И поэтому их союз, союз режиссера и композитора, был несколько необычным. Я всегда себя спрашивал: почему Нино Рота никогда не пишет музыки, если с ним рядом нет Федерико? Не только когда он работал над музыкой к фильмам Феллини, но и когда он писал для Копполы, для Висконти.
Феллини часто рассказывал истории, связанные с Нино Рота, чтобы продемонстрировать наивность и отрешенность этого человека. «Однажды, — говорил Феллини, — я сижу с ним рядом на диване. И вдруг Нино опускает руку между диванными подушками и вытаскивает оттуда клочок бумаги, записку. Разворачивает, читает и вдруг вскрикивает: «Я должен срочно купить подарок!» — Я его спрашиваю: «Какой?» — «Вот здесь сообщается, что мой ученик женился». — «Когда?» — «Семь лет назад». — «Через семь лет ты хочешь сделать ему подарок?» Как вам это нравится. Но задумайтесь — этот волшебный человек, музыка которого звучит в ушах всего мира, и в день его похорон нас было всего шестеро провожающих! Мы с Лорой, Федерико с Джульеттой и двое его родственников. Этого я никогда не смогу понять. Это, по-видимому, останется для меня тайной, как останутся загадкой для меня те отношения, которые были у Федерико Феллини с так называемыми неудачниками.

Неудачники и старики

Среди них были старый танцор, человек, который неоднократно побеждал в так называемом танцевальном марафоне, и бывший боксер, тоже старик, который помогал — как говорил Феллини — заниматься ему гимнастикой, когда Федерико был в армии. Эти двое людей, постоянные спутники дома режиссера, могли запросто открыть холодильник, сесть завтракать и делать все, что им заблагорассудится. Я говорю вам, что эти отношения длились не один день, а двадцать лет! И, конечно же, и им, и их семьям нужно было помогать во всем. Но потом Феллини и Мастрояни «поделили» их между собой. Федерико оставил у себя «боксера», а Марчелло «унаследовал» старого «балеруна», которого звали Фрэнком. И так эти два человека сопровождали их обоих до конца дней. Однажды я сказал Федерико: «Что могут дать тебе эти двое, которые всю жизнь вьются вокруг тебя?» И он ответил мне так: «Тонино, это из их скромности и смирения выходят наши блестящие вещи». Это поучение продолжает преследовать меня.