Режиссер бегал по съёмочной площадке и, заламывая руки, яростно ругался.

— Мизансцена не двигается! Никто не хочет работать. Все негодяи и мерзавцы! Все! Кроме меня.

Он плюхнулся на большое кресло, услужливо пододвинутое секретаршей. Дамой с исключительно выдающимися формами.

— Нам срочно нужен каскадёр! Будем снимать, как главный герой танцует наверху самолёта. Это очень оживит весь фильм.

Оператор тяжело вздохнул. Он очень хорошо знал, что этот трюк среди каскадёров считался «не к добру». А учитывая летнее время и то, что снимали все, кому не лень, найти кого-то будет невозможно.

Короче, через день мотания по адресам на съёмочном минибусе ему вдруг пришла в голову идея.

— Есть. Есть тут один, — сказал он режиссёру. — Но его называют ненормальным, и мало кто с ним работает.

— Едем, плевать! — закричал режиссер. — Ты знаешь, сколько я заплатил за то, чтобы лётчики согласились, и теперь плачу за простой?! Легче купить маленькую квартирку.

Короче, через полчаса они увозили от дома каскадёра, не успевшего даже пообедать и одеться до конца.

Но перед выездом из города каскадёр вдруг сказал.

— Вот чёрт, я забыл спинку погладить.

Потом он со всей силы надавил своей ногой на тормоз в машине за ногой водителя. Взвизгнув тормозами, съёмочный мерс стал как вкопанный.

Я забыл спинку погладить, едем назад, — сообщил он сидящим.

— Что? — крикнули все хором, впечатавшись в спинки передних сидений.

— Какую спинку, я тебя убью сейчас! Просто удавлю вот этими руками, — заверещал режиссёр, краснея лицом, как рак. Секретарша с выдающимися формами сунула ему в рот таблетки, и он, выхватив из сумки бутылку дорогого коньяка, запил их. А передохнув, закричал так, что стёкла в минибусе задрожали.

— Мерзавец, негодяй, ты издеваешься, я сам задушу тебя сейчас. Дайте мне кто-нибудь удавку!

Каскадёр спокойно смотрел на переполох и верещавшего режиссера.

— Нельзя сниматься, если я забыл спинку погладить. Вы ведь хотите хорошую сцену, правда? Ну так вот, поехали назад. Я поглажу, и на съёмки.

— Я лично сброшу тебя с самолёта, если ты мне не сделаешь вот этак, — и режиссер, задыхаясь он эмоций, покрутил в воздухе пальцами правой руки. — Вот этак, значит! Понял!

— Понял, — улыбнулся каскадёр. — Всё будет в порядке.

— Разворачивайся, мерзавец! — заорал режиссер на водителя. Почему ты давно уже не едешь назад? Дайте мне пистолет, я сейчас пристрелю его или хоть кого-нибудь.

Мерс, перегородив движение на главной дороге, разворачивался. Вскоре режиссёр и каскадёр поднимались в лифте на пятый этаж.

Ну, мерзавец, где эта спинка?- спросил режиссер. Не тяни, потому что сейчас из окна тебя выброшу.

— Тихо, — ответил каскадёр, — он не любит шума, — и режиссер, открывший рот, чтобы возмутиться, замолчал от такой наглости.

— Булечка, иди сюда, — сказал каскадёр. — Папе работать надо.

Из-под кровати вылез большой серый кот и, подойдя к своему человеку, потёрся об него. Потом выгнул спинку дугой, и каскадёр, закрыв глаза, погладил её и что-то пробормотал. Потом он улыбнулся и сообщил, что можно ехать.

И минибус помчался, стрелой пролетая светофоры на красный, и распугивая прохожих на переходах яростным визгом клаксона. А внутри отчаянно матерился режиссёр, время от времени прикладываясь к бутылке дорогого коньяка, запивая им таблетки.

Но самолёт взлетел, в конце концов, и вместе с ним съёмочный вертолёт с режиссером и оператором. Оператор смотрел в камеру и готовился к трюку.

— Стой! Стой, сто чертей! — вдруг закричал режиссёр. — Я забыл объяснить ему, какой танец и как танцевать. Всё пропало. Всё. Это конец.

И, заламывая руки, он схватился за голову и заплакал.

— Тихо, шеф. Тихо. Мы уже в воздухе, — сообщил ему оператор, не отрываясь от камеры. — Всё будет о’кей. У меня предчувствие.

Нет, вы видали? — обратился режиссер к пилоту, — у него предчувствие. Как сядем, я убью его первым. А всех остальных потом.

И в этот момент на крыше самолёта появился каскадёр с единственным тонким страховочным тросиком. Он начал танцевать, а ветер бил ему в лицо и старался сбросить на землю.

Как будто какая-то невидимая пружина разворачивалась у него внутри под звуки рок-н-ролла. Он танцевал так, будто это был самый последний танец в его жизни.

Восхищенный режиссер спросил.

— Ты снимаешь?

И оператор ответил.

— А то. Вам сказали, что он ненормальный? Вас обманули. Он совершенно, абсолютно ненормальный. Но это просто класс!

А внизу вся шайка-братия наблюдала в монитор за танцем.

И когда самолёт сел, режиссер, вытирая слёзы с пьяного и счастливого лица, целовал каскадёра, и, выдав ему двойную оплату, обещал приглашать всегда. А актёры стали фотографироваться с ним на фоне самолёта и объясняли, что в жизни такого не видели.

Невдалеке стоял главный актёр лет сорока пяти. Отягощенный сединой, наградами, разводами, любовницами, алиментами, премиями и долгами. Он мялся и ждал, когда каскадёр останется один. Потом подошёл к нему и сказал.

— Мне срочно надо поговорить с вами. Ну очень надо. Не волнуйтесь насчёт времени, я заплачу впятеро против этого жлоба, и он показал в сторону режиссёра, прыгавшего уже опять по съемочной площадке и обещавшего убить всех негодяев и мерзавцев, которые не хотят работать.

— Ну очень, ну очень надо, — сказал главный актёр и стукнул себя в грудь так, что закашлялся.

— Ааааа, — догадался каскадёр. Это вы о спинке. Ну тогда пойдёмте, я вам всё расскажу.

Актёр подхватил его под правую руку, и они пошли по направлению к большой дорогой черной машине актёра.

— Спинка должна быть у каждого своя, — объяснял каскадёр. И ещё, один старый каскадёр мне сказал по секрету, что черные спинки — они самые сильные.

Двое мужчин приближались к машине отчаянно жестикулируя, а на них смотрел.
На них смотрел маленький черный котенок, сидевший на земле. Возле двери водителя. Ему очень. Ну очень надо было. Чтобы кто-нибудь гладил его спинку.

Он щурился и перебирал малюсенькими лапками.

— ООООО!!! — закричал каскадёр, хватай его! Это он и есть. — И главный актёр, бросившись на землю, схватил котёнка и прижал его к себе.

— Ну теперь! Теперь — то. Всё теперь будет хорошо, — сказал он и погладил чёрную спинку.

Каскадёр улыбался.