1964 «хрущёвский» год. Я с рюкзаком за спиной «топаю» по просёлочной пыльной дороге со станции Пильшино Выгоничского района до одноимённой деревни. Всего 45 минут нормального хода. От Брянска (где я жила), до станции тоже не более часа пригородным поездом. Почти рядом с домом.
Можно каждый выходной повидаться с матерью, братом и сёстрами, сходить в баню, библиотеку, кино, даже драмтеатр; в общем — вот тебе все доступные блага цивилизации. Скажите, что человеку надо?
Такое распределение после окончания педагогического училища — вполне приличное. Школа, хотя и сельская, но восьмилетка, причем недавней постройки, многокомплектная (в параллелях — по 2−3 класса). Кайф!
Меня определили на квартиру к бабе Сюне. Угол за занавеской, где стол с моими тетрадками и книжками, коечка, на которой — доски (чтобы не было остеохондроза!).
Рядышком — полугодовалая внучка Олюшка, в подвешенной на крюк люльке. Мне доверяли качать зыбку, когда хозяйка была на ферме, а старенькая бабушка не могла слезть с печки. Олюшку «подкинула» дочка бабы Сюни, Валентина, по деревенскому прозвищу — Кыпка. Кыпка работала вместе с мужем Колюшкой на Брянском автозаводе, они ожидали квартиру и жили в общежитии.
Это, собственно, судьба всех жителей подгородчины. Селяне практически поголовно перекочевали в город. Когда же в девяностые производство остановилось, искали заработки на рынке или в Москве (сколько из неё вернулись живыми, никто не знает…).
Жили мы дружно. Я привозила из города (мама получала по карточкам и делилась со мной) пшено, редко — манку (давали только дошкольникам), кой-какие жиры, запаха которых я трудом выносила. Картошка и капуста у бабы Сюни были свои, хлеб она тоже пекла в печке (в село практически не завозили).
Так мы и питались. Каждый день были «капуста» (щи с тем комбижиром, из маминых припасов), на второе — похлёбка. Хозяйка шутила:"суп кандей из тридцати мудей". Я долго разгадывала, что сие означает… Мяса, естественно, в нём не было, но заправляли молоком. И так прошли осень и зима.
Но не всё было так однообразно. Время от времени хозяйка готовилась к встрече дочки и зятя. Процесс подготовки, т. е. выгонки самогона, я с точностью не запомнила, но не забуду запаха браги (фу, какая гадость), ни снятия пробы:"Во, гляди, Ленушка, чистый, как слеза, хоть пригуби", ни того, как бутыли с самогоном прятали под мою койку (очень хотелось их разбить).
Потом приезжали долгожданные гости. Колюшка напивался и начинал гонять и жену, и тёщу. Олюшка кричала в крик, я её успокаивала. (Не приведи бог такого мужа!) К утру Николай трезвел, плакал и просил прощения.
Были и другие развлечения. Накануне Рождества баба Сюня привела соседку Клаву,
работавшую в школе уборщицей, молодую женщину, и давай уговаривать меня походить по деревне с колядками.
— А если узнают школьники? Прохода не будет, задразнят…
Но мне выдали тулуп, вывернутый наизнанку, под него подсунули надутого резинового крокодильчика. Я соорудила маску на лицо, надела огромные мужские валенки. Поскольку мне почти ничего не было видно, меня водили под руки с двух сторон, били по пузу палкой, и я хриплым низким голосом выкрикивала колядки.
Ох, и тормошили же меня, поворачивали к свету, но так и не узнали. В узком кругу (а знали моё настоящее лицо только баба Сюня и Клава), я имела бешеный успех. А пацаны, как ни крутились, как ни срывали маску, так и остались в недоумении. Вот так-то, детишки-шалунишки, знай наших!
Учителя — не люди, что ли?
Вообще-то я строгого маминого воспитания, а мама в молодые годы была учителем. И взгляд, который мне достался от неё по-наследству, бывает жуть какой серьёзный. Моя младшая сестрёнка, которой «повезло» попасть ко мне в девятом классе (это я уже работала математиком после института), и которой я по-родственному «лепила» троечки, много позже мне говорила:"Ну и взгляд у тебя. Даже если и знаешь урок, всё равно растеряешься".
— Ладно, Маш, не всегда же я такая вредная, — отбивалась я. Честное слово, и раньше, и сейчас даже, бываю очень и очень не сурьёзная…
Однажды муж Клавдии (жили они через дом от бабы Сюни), заводил свой мотоцикл «Ковровец». Легковых машин в то время в селе ни у кого не было, а вот мотоциклы у самых самостоятельных-состоятельных водились.
Может быть мужику захотелось пококетничать с молоденькой училкой, не знаю, но только он сам предложил мне прокатиться по деревне.
— Так я же не умею, — растерялась я.
— А на велике?
— На велике — всегда пожалуйста.
— И на мотоцикле не трудно, нужно только…
И стал показывать, как заводить, чего подкручивать, как переключать скорости, как тормозить… Клава стояла рядом и неодобрительно поглядывала на мужа. Я уже и сама хотела отказаться, но вот какой-то бес подтолкнул меня к этому чуду техники. Села, вспомнив наставления, и понеслась по деревне.
С ума сошедшие куры вылетали из-под колёс, я судорожно сжимала руль, боясь их раздавить; тут сбоку выбежал дурной поросёнок, я шарахнулась от него, чуть не упала вместе с мотоциклом.
Когда, сделав круг, я подъехала к соседу, за мной нёсся клубок деревенских собак, лаявших так, будто в деревне объявилась банда воров. Руки и ноги мои тряслись, лица на мне, точно, не было, коль хозяин не стал меня ругать, а только устало спросил, почему я не переключила скорость, и ехала на первой всю дорогу. -
— Могла запороть мотор, — тихо сказал он, чтобы не слышала жена.
А вот это уже не игрушки, — всхлипывала я, добравшись до своего уголка. Зарплата моя по тем временам была не то чтобы очень, и на чужой мотоцикл пришлось бы работать долго и упорно. Но, слава богу, обошлось. И даже народ вокруг, кажется, не очень смеялся. У каждого были свои дела…