Люди повсеместно закрывают дачный сезон! Но что это за дачи!
Кладка такой циклопической мощи, что Троя в сравнении это просто поспешный сарайчик для мётел. На дачах есть Подвалы.
В подвалах этих есть всё. Есть подвалы с поворотами. За каким-то поворотом кто-то кричит, слабея: «Нет! Я буду, буду использовать знаки препинания! Я больше не буду грабить и убивать!» Этот кто-то — я. Экскурсант.
Мешки, кули, бочки, самогонный аппарат протёртый: одной меди четыре кило. Консервы для торопливого перекуса французские: ягнятина там альпийская, паштеты из уток, ветчина в особом желе, банки с улитками. Две банки семипалатинской тушенки двумя зэками среди них стоят в углу, исподлобья смотрят как бы тут не зачуханиться. В Версале этом.
Крупы три мешка. Мочёных яблок три оцинкованные ванны. Каждое яблоко с газком и лежит только для тебя. Откусил половину, утёрся ладонью, дальше смотри. Алкоголь. Ал-ко-голь. Наливки из наколотой смородины, на вишне, на абрикосовой косточке, на грецком орехе — это для любителя. В другой части подвала есть мощный набор для утреннего выживания: капуста всякая, помидоры и огурцы в банках. Мы последнее поколение, которое мучает овощи консервированием.
Кажется, что когда тускнеющее солнце отразится последний раз в мутных глазах моего поколения, всё — тела помидоров и огурцов никогда не будут подвергать посмертным египетским ритуалам засолки фараона. Что-то важное уйдёт из жизни. Ну и бог с ним, понятно. Искусство игры на фортепьяно массово забыто и что? Меньше стало слёз?
В банках помидоры чувствуют себя неуверенно. Они мечутся в банках, если поднести банку к лампочке. Огурцы лежат спокойно. Огурцы — стоики. Помидоры — эпикурейцы. Стоицизм при похмелье. Эпикурейство при соблазнении. Невозможно соблазнить сверстницу маринованным огурцом. А вот помидором можно. Проверьте. Как дама начнёт с помидором, так же дама продолжит и с вами.
Ещё есть чистое конфуцианство баночное — засахарившееся яблочное повидло. Почтение к старости коричневого цвета с налётом проступившей возрастной сладости.
Морализм вечерних чаепитий и протяжных вздохов над пороками мира таится в вареньях.
На варенья смотрит самогонный аппарат. Аппарат — это символ всепобеждающей силы прогресса, он и не такую мудрость превратит в синьку, радость и коммерцию. Да, свой самогон я продаю своей семье. Не вижу в этом ничего странного.
Что ещё у людей в подвале? Да всё у них тут. Кресел с советских времён четыре штуки: из комплекта «Румыния» и из комплекта «Жилая комната» тоже румынского. Диван. Странный телевизор. «Горизонт» с японской трубкой" Люди не выкидывают «Горизонт с японской трубкой «из-за суеверного ужаса. И ещё потому, что помнят, как в очереди за горизонтом с японской трубкой одному из людей ребро треснули.
Уютно. Сиди в креслах, смотри на банки. Есть гитара, кстати. Можно в ожидании весело поиграть, хитро и одиноко поглядывая в тёмные углы.
А люди продолжают закрывать дачный сезон вместо этого! А я кричал, что не надо разъезжаться!
Но люди финал «Вишнёвого сада» вчера разыгрывали. Я едва не разрыдался, когда меня забыли и заколачивали снаружи. Зачем?! Тут же можно интересно и остро жить всей улицей. Одичать маленько на морозе, не без этого. Ну и что? Кому это повредит, если мы немного одичаем?
Я решил тут оставаться. Всех соседей провожу, потрясу после их отъезда запоры на соседских дачах, вдруг кто забыл чего или подарок мне оставил. И начну дичать. Буду бегать по участкам. К весне смогу перепрыгивать через заборы, мастерить ловушки для зайцев, пробивать ударом кулака лёд на запруде. А жру я и так, не жуя, и всё. Меня до лета ловить будут. Обложат сетями, погонят в них те, кого я считал друзьями, но забыл. Или с вертолёта усыпительными стрелами будут мне в шкуру целить. Зарычу мохнатым в березняке, когда крутить начнут в проволочной петле. Одного — туда. Другого — сюда. Потом повалят, наверное. И очнусь в клетке на поселковой площади. Нормально.