Мне слегка неудобно. Вдруг стало неловко от неожиданного осознания, что мои два деда живы. И я имею возможность пригласить их в свой большой собственный дом. Но я не знаю, как вести себя. Я никогда с ними не общался. Не хочу их обидеть неосторожным словом или делом.
Они моложе меня. Они родились в далеком 1911 году. Но сейчас им по 30 лет. Мне кажется, что они гораздо старше меня.
Они проходят и осматривают дом. Бурно радуются и говорят, что они о таком даже не мечтали. Потом рассматривают мое авто. Один из них говорит, что он как танк. Потом они смотрят на большой участок и недоуменно спрашивают меня, почему ничего не посажено. Мол, столько земли пропадает зря…
Мне неловко. Я говорю, что обязательно посажу что-нибудь, что просто земля отдыхает.
Потом за столом, когда выпили, они спрашивают про семью, про детей. Я рассказываю, что дети уже большие, что все выучились в институтах и живут в своих квартирах. Они захмелели уже и искренне радуются.
Я ухаживаю за ними, как никогда прежде. Хочу показать им всю свою благодарность. А им и без этого хорошо. Они наливают, чокаются, потом обнимаются и целуются. Потом мы все плачем…
Я наливаю ещё. Они вдруг смолкают. Абсолютно протрезвевшие враз, молча берут свои стаканы и, глядя куда-то в сторону, не чокаясь, даже не выпивают, а скорее, забрасывают содержимое в глотку.
И не закусывают. Так оба и стоят долго. Я, наверное, понимаю их. Мне 53. Я вынужден быть счастливым за них. За их несостоявшуюся жизнь. За то, что не хоронил друзей после боя, за то, что нянчил и растил детей. За то, что построил дом. За то, что засеял травой участок, а не картофелем…
Потом мы сидим. Они молча курят. Один из них спрашивает, помнят ли люди о них.
— Помнят, — я отвечаю.- Парады. Бессмертный полк.
— Бессмертный полк? — удивляются оба. — Что это?
— Это когда ваши потомки несут ваши фотографии.
— Здорово, — удивляются оба. И настроение у них поднимается.
— Что и ты тоже? — внимательно смотрят на меня, и я моментально трезвею.
— Конечно! — безбожно вру. Я же не могу сказать им, что они не оставили мне ни одной своей фотографии.
— И что, все, прям, так и несут? — они никак не успокоятся.
— Да нет… не все… Есть такие, кто осуждает.
Их не удивляет это, они многое знают в этой жизни. Я наливаю им. Мы выпиваем опять. Один из них шумно вздыхает и тушит папиросу, зажимая ее пальцами, обращаясь к другому:
— Они злятся потому, что несчастливы… Их никогда не убивали…
© 2019