Подруга скинула ссылку на статью в «Коммерсанте». Это была подборка высказываний писателей о невыносимой тяжести сочинительства. Читала и ужасно веселилась.
Особенно понравился крик души Вудхауса: «Я просто сижу перед печатной машинкой и тихонько матерюсь».
*** *** ***
Обычно как оно бывает. Просыпаешься. Читаешь за завтраком последние новости. Ужаснувшись, запрещаешь себе их читать. Открываешь ноутбук с намерением свернуть горы. И начинаешь придумывать миллион причин, почему тебе именно сейчас нельзя браться за работу. Устранив все эти причины (застелить кровать, загрузить стиралку, протереть пыль, почистить зубы, выпить кофе — для бодрости, ещё раз почистить зубы — от кариеса) снова усаживаешься за ноутбук. И начинаешь в него проникновенно тупить. В надежде, что слова каким-то образом сами там появятся.
Многолетним опытным путём выявлено — сколько ни тупи в текстовый редактор, слова не появляются!
Материться по Вудхаузу, правда, я пока не пробовала. Надо бы, вдруг поможет..
Из отзыва читателя: «У вас такое лёгкое дыхание! Если бы вы знали, какое это счастье — обитать в ваших текстах».
Про лёгкое дыхание. Иногда, крайне редко, раз, например, в месяц (не чаще) тебя посещает вдохновение. И это абсолютная радость бытия, потому что работается так, словно все музы мира собрались за твоей спиной и нашёптывают нужные слова. Остальные 29 дней месяца, когда музы нашёптывают нужные слова какому-нибудь другому горемыке, ты сидишь в текстовом редакторе, в бессильном отчаянье, и измываешься над собой посредством словотворчества.
Чугунная задница — это не метафора. И даже не кокетство. Это констатация факта чугунного существования писателя.
Измученная трёхчасовым сидением в рукописи, которая тебе категорически не нравится, потому что всё не то и всё не так, выходишь в социальную сеть, чтобы немного развеяться. И сразу же получаешь сообщение в личку: «Прочитал всё, что вы написали. С нетерпением жду новой книги».
Новой книги, аыввввввввв. Лучше наступите на меня, чтоб я сдохла доблестной смертью усатого таракана.
Ну, допустим, напишу я книгу. Издатель её выпустит. Читатель купит в надежде на прекрасное. И получит ровно те ощущения, которые испытала я, когда в Тауэре, гуляя по гулким помещениям, гадала, для чего предназначены полукруглые, с торчащими штырями, металлические ограждения в углах комнат.
— Может для зонтов? — задавалась вопросом я. — Или для тростей?
Воображение весьма нелогично, но упрямо рисовало чопорных английских джентльменов, складывающих в эти ограждения мокрые от дождя зонты. А шляпы они наверное надевали на штыри, строила предположения я, представляя, как они живописно смотрелись между ручек зонтов из слоновой кости.
И тут гид наконец-то сжалился надо мной:
— Ограждения эти были предназначены для того, чтобы жители и гости замка не справляли большую нужду по углам.
Коммент под постом: «Наринэ, была на встрече с вами. Вы такая простая в общении! Никакой звёздной болезни».
Да с таким бэкграундом, как у меня, звёздная болезнь исключена.
В девяностые я работала в обменном пункте гостиницы «Интурист». График у нас был скользящий — сутки через трое. Однажды у моей напарницы приболел ребёнок, и она отпросилась домой. Я осталась одна. В три часа ночи в гостиницу прибыла толпа финских туристов. И этой толпе нужно было обменять валюту на рубли, чтобы она оплатила своё заселение в нумера. А у меня, как назло, прихватило живот. Квартирная хозяйка тётя Поля накормила меня перед сменой ядрёным салом с чесночком — от интуристовской заразы, и отправила на работу. И сало аккурат к приезду туристов дало о себе знать. Очередь за окошком выстроилась огромная. Когда терпеть не было сил, я выбежала из обменника, и с криком «щасвирнус» припустила к туалету. Просидела я там целую вечность — живот крутило так, словно туда напихали стекловаты. Выползла, глупо надеясь, что очередь каким-то чудом рассосалась. Но увы, она меня терпеливо ждала. Мне было неудобно глядеть ей в глаза, но и молчать не было мочи, потому я, проходя мимо, промямлила:
— Простите, что заставила ждать.
— Удачно хоть покакали?! — полюбопытствовал какой-то успевший нализаться дядечка, и очередь покатилась от хохота.
Это к вопросу о звёздной болезни. Засранкам она не грозит.
Рэй Бррэдбери: «Бывает во время письма ты впадаешь в ступор и слышишь голос в голове: „Нет, не то“. Не жалуйся потом, что тебя не предупреждали».
Бывало, да. Много раз. Иногда прислушивалась к голосу, иногда — нет. Потом, после выхода книги, убеждалась: вот не зря тебя, дебилку, предупреждали.
*…Накрыло совсем неожиданно, в зале ренессанса. На самом входе, повернувшись боком, сидел Моисей Микеланджело. Огромный, плотный, дышащий силой. Дразнящий твою жалкую и неуместную сиюминутность своей безусловной и заслуженной сопричастностью к вечности. Рыдала — от невозможность противостоять такой красоте, приговаривала — мне нечего тебе предъявить и нечем возразить.
*…Вычитала древнекитайскую мудрость: «Течение даже дохлую рыбу несёт». Смысл в том, что перемены всё равно грядут, бездействуешь ты дохлой рыбой, или же пытаешься что-то делать.
*…Идти по Элистан-стрит и повторять про себя джойсовское «Любовь любит любить любовь».
Love loves to love love.
Надпись на бумажных салфетках: «Today is the best day».
Вспомнила тоже джойсовскую «Жизнь — это множество дней. Этот кончится», но возражать не стала. В конце концов, одного другое не отменяет.
Потому — пусть так.