Я одна в своём искусстве… я в искусстве… и увы,
посмотри, как низок бруствер… как не спрятать головы,
как на снег мадаполама госпечатью я прольюсь,
как мне стыдно крикнуть: «мама… я боюсь! Боюсь… боюсь…»
Я одна в своей породе, по природе… голубей
небо станет, если (вроде) размешать в нём голубей,
там, за списком прегрешений, прерываясь и грубя,
я — одна… среди мишеней…
Мне в кого стрелять??? В себя?
Я одна в бесспорном плюсе… минус правду обнажил,
тот, который в фетрах — струсил… на полжизни отложил,
до великой переклички… а пока что у ворот,
мы играем с ним… на лычки… кто кого переживёт.
Вот и всё… В своей траншее — я одна. Одна. Одна.
Я иду во тьме по шею, задевая стенки дна,
в красной шапочке, не милой… /кто в такой же, те — лошки…/
Я иду на край могилы, страх несу и… пирожки.
Я одна не знаю горя, потому что горе в том:
жизнь — всегда проходит вскоре, смерть толкая животом
в переходе, в красных гетрах, ритм стараясь соблюсти
колыбельный… так что, в фетрах, тот, который — не грусти…
Это части пантомимы, от козявок до седин —
я одна… и ты, родимый, тоже весь совсем один.
Все фальшивки про поблажки я давно прошла… и, да —
не имею той рубашки, за которой без труда
не бояться можно, втрое завернувшись, расцвести…
Что же вы, мои герои… не пришли меня спасти?!