…В эту ночь, ближе к рассвету, жена благополучно родила мальчика. Мальчик был похож на мать как две капли воды.
— Поздравляю, — разбудила Александра Марковича моя мама, — мальчик, три сто, пятьдесят сантиметров.
— Какой мальчик? — не сразу понял он.
— У вас мальчик родился.
— Мальчик???
«Мусичка, я тебя люблю. Спасибо тебе за мальчика. Спасибо, спасибо. Тысячу раз спасибо. Целую твои руки», — писал жене в роддом Александр Маркович.
На выписке он вцепился в кружевной конверт на пороге роддома и выпустил из рук только после того, как ребенок раскричался — пришло время кормления.
— Как мы его назовем? — спросил жену он.
— Не знаю, как хочешь, — ответила жена, — мне имя Сережа нравится.
— Что ни рожа, то Сережа… Нет. Давай Мотей назовем? Меня в детстве так папа звал — Мотя.
— Тетя Мотя… мне не нравится. Давай Гошей — в честь моего деда.
— А у него судьба счастливо сложилась? Знаешь, имя ведь несет определенный смысл, да еще родовая память…
— Неужели ты веришь в эти условности? Хорошо у него судьба сложилась.
— Хорошо, хорошо, Мусичка, как скажешь… Гоша, ты у нас Гоша? — засюсюкал тут же Александр Маркович. — А кто такой мальчик золотой? Гоша? А чья ты радость? Папина и мамина?
— Вот уж не думала, что ты такой сентиментальный… — обронила жена.
Две недели после роддома показались Александру Марковичу адом. Он боялся ежесекундно. Не мог спать. Подходил к кроватке и проверял — дышит ли Гоша. Он даже радовался, когда Гоша подхныкивал — значит, все в порядке. Доходило до абсурда, и Александр Маркович это понимал. Ему вдруг казалось, что Гоша слишком долго спит или слишком тихо спит. Он подходил и будил мальчика. Гоша просыпался встревоженный и начинал плакать. Приходилось брать его на руки и снова укачивать.
— Ну прости, мой золотой, прости, — шептал Александр Маркович сыну, — папа просто испугался. Очень испугался.
Однажды жена застала его с зеркальцем в руках.
— Что ты делаешь?
— Мусичка, это просто ужас какой-то, — делился он с женой, — дети так глубоко спят… даже не шевелятся. Мне так бывает страшно… Ничего не могу с собой поделать. Вот, будить не хочу, а зеркальцем проверяю — дышит или нет. Видишь, запотело зеркальце. Все хорошо. Это все эмоции… не могу поверить, что мне такое выпало… Ты меня понимаешь?
Жена не отвечала. Она стояла в профиль перед большим зеркалом и критично рассматривала свой растянутый беременностью живот, целлюлитные бедра и огромные налитые груди.
— Боже, на кого я стала похожа? Кошмар какой-то… — шептала она.
— Что ты говоришь, Мусичка? — очнулся Александр Маркович.
— Я говорю, похожа бог знает на кого!!! — закричала жена.
— Тихо, тихо, ты Гошу разбудишь! Что ты выдумываешь? Ты такая красивая!!! — искренне удивился Александр Маркович.
— В каком месте я красивая? — продолжала кричать жена. — Как я на сцену такая выйду?
— Это же все пройдет… скоро… ты же ребеночка родила, не просто так…
— Мне нужна массажистка, срочно, — решила жена, — и надо сесть на диету.
— Мусичка, что ты такое говоришь? — ахнул Александр Маркович. — Доктор сказал, что ты должна полноценно питаться. Чтобы молоко было хорошее. И на диету тебе никак нельзя. И массаж пока тоже нельзя — ты еще не восстановилась. И нервничать нельзя — ты же кормишь.
— И что, я должна ходить коровой, пока кормить не перестану?
— Почему коровой? Какой коровой? Ты такая у меня красавица!
Жена села на кровать и горько заплакала. Александр Маркович был к этому готов — доктор говорил, что у женщин после родов бывают срывы, перемены настроения и что это пройдет…
— Ну-ну, перестань, — успокаивал жену Александр Маркович. Он гладил ее одной рукой, а другой держал все-таки проснувшегося Гошу. В этот момент он подумал, что жену он гладит совсем не с тем чувством, с которым держит ребенка. Такое бывает у женщин, когда они, родив, понимают, что муж им не нужен. Главное — чтобы было это счастье, этот маленький ребенок. И главное, чтобы ребенок покакал. И тогда — счастье. И вся любовь, все внутренности, все сердце перетекают в левую руку, в сгиб локтя, на котором лежит голова ребенка.
Александр Маркович спускал ребенка с рук и метался по квартире, пытаясь переделать все дела — сходить в туалет, помыться, поесть… А потом вновь облегченно укладывал Гошу себе на локоть. Он смотрел на мальчика и краем пеленки вытирал глаза. Ничего не мог с собой поделать — начинал плакать.
— Мусичка, смотри, какие у него реснички, — подносил он ребенка жене.
Жена смотрела равнодушно.
— А ты его понюхай. Вот здесь, где височек. Правда, вкусно? А поцелуй… вот сюда, в переносицу, ему нравится.
— По-моему, он покакал, — отвечала жена, принюхавшись.
— Сейчас все поменяем, сейчас, — ворковал Александр Маркович и застывал, уткнувшись носом в детскую головенку. Он вдыхал и выдыхал этот запах и никак не мог надышаться. А еще он хотел запомнить этот запах. На всю жизнь, понимая, что больше такого шанса у него не будет. На что похожа эта сладость? Чем пахнет младенец? Молоком? Молоком с медом? Солнышком? Александр Маркович даже злился, понимая, что никогда не сможет воссоздать этот запах.
Прижав к себе сына, он впадал в оцепенение, вывести из которого его мог только Гоша, который требовал или еды, или смены пеленок. «У тебя все будет хорошо. Я обещаю. Ты будешь самым счастливым мальчиком, — мысленно обращался он к сыну, — я все сделаю, все, что от меня будет зависеть». Гоша хватал отца ручонкой за палец и засыпал. Александр Маркович осторожно целовал эту маленькую ручку с такими длинными красивыми пальчиками.
— Скажи, мальчик красивый, — говорил он жене.
— Красивый. Все маленькие дети красивые, — отвечала она.
— Нет, Гоша не все. Он самый красивый. Я таких младенцев больше не видел. Смотри, какие у него умные глазки. Как он смотрит. Взрослый, осмысленный взгляд. Он будет очень талантливым. Я это чувствую!..