Мамы на форумах обсуждают: нужно ли ребенку, домашнему, столичному, показывать реальную, другую жизнь или лучше ограждать от нее, пока можешь? Сторонников и противников с обеих сторон предостаточно. Кто-то считает, что, пока у родителей есть возможность, лучше детей обезопасить, увозить в «приличные» места, устраивать тщательный отбор друзей по интеллектуальному и социальному принципу. Иные убеждены — ребенок должен знать, что мир шире знакомого парка и детской площадки, не у всех детей есть айфоны, а пластмассовый таз иногда заменяет стиральную машинку.

Сын вернулся из туристического лагеря. Особых изменений, кроме раздавшихся плеч, я не заметила. Ну называет он сгущенку «сгухой» и готов есть со «сгухой» чуть ли не котлеты, это не так страшно. Не звонил, потому что был «на кате» — преодолевал пороги на катамаране, а не то, что я подумала. «Кат» — катамаран. Не путать с «каном» — котелком на 10 литров, в котором еда варится. Думаю, что производное от слова канистра.

Пока сын был «на кате», я с семилетней дочкой Симой уехала в другое место и в другом направлении — южном. Где социализироваться пришлось поневоле. В первый же день местные мальчишки прищемили ей палец железной калиткой. Сама, говорят, виновата — оставила руку в дверях. Пока я заполошно кричала что-то про врача, местные мамы сообщили Симе, что «до свадьбы заживет» и что «море все лечит». Рыдающая Сима с ужасом спросила меня: «Мама, а когда будет свадьба? Пока принц не приедет, у меня будет болеть палец?» Потом она пошла на море, засунула палец в воду, высунула и спросила: «Почему не прошло?» Опять засунула палец, вытащила и почувствовала себя обманутой.

Тут она захотела в туалет, о чем мне сообщила. Рядом стояла бабушка, точнее, сидела, как огромный поплавок в море, и немедленно вмешалась: «Так писай в море! В море можно!» Позже Сима узнала, что в море не только писают, но и какают, увидев проплывавшую мимо какашку, в которую местные дети пытались попасть камнем.

В результате с, так сказать, благоустроенного пляжа мы ушли на дикий. Потому что на благоустроенном Симу все время пытались накормить то мармеладом, то пахлавой, то пирожками. Ей сладкое нельзя, поэтому я монотонно твердила: «Ей нельзя, спасибо, не надо». «Да ниче ж не будет!» — удивлялись бабули. В последний раз Симе предложили крабовые палочки. Тут я даже не нашлась, что сказать.

Мы потеряли в воде косынку. Чужая бабушка уже ее выполаскивала, как енот-полоскун, и пристраивала на голове собственной внучки. «А точно ваша?» — строго спросила бабуся.

Но сломалась я после того, как местные подружившиеся 6−7-летние девочки затеяли игру — нужно подойти к дяде, шлепнуть его по попе и убегать. Дядя тогда скрутит полотенце и побежит следом, чтобы непременно ударить полотенцем. Одна девочка показала, как надо шлепать, остальные девочки стояли в очереди, и говорила Симе, чтобы она не боялась, лупила посильнее и убегала побыстрее. Я бежала по гальке, собираясь задушить маньяка-педофила его же полотенцем. Никто из мам меня не понял — нормальная игра. Что такого?..

К играющим на берегу семилетним девочкам приклеились мальчишки. И одна из новых подружек сообщила Симе: «Дебилы, они и есть дебилы. Мужики все такие».

На диком пляже было веселее — местная детвора прыгала с камня в море. Я тоже все детство прыгала с камня, с буны, с перил буны. Сима не умела залезать на покрытый водорослями камень, боялась медуз, не решалась прыгать. Медуз я вытаскивала на камни и топила на солнце. Я выкладывала их ей на руки шапочкой вниз, чтобы не жглись. Местные дети давали ей время залезть на камень, но один раз предупредили: «Получишь пендель». Что такое «пендель», Сима не знала, но забираться на камень и прыгать стала быстрее в два раза. Она выучила, что можно прыгать бомбочкой, солдатиком, скелетиком.

На местной детской площадке научилась играть в игру «У тебя съехал квартирант» — вариант догонялок. И в ПМЖ. И это не то, о чем можно подумать. Это «полумертвый, мертвый, живой», по правилам очень похожее на «чай-чай-выручай». Сима грязными руками ела пончики и стала употреблять слово «труселя». Еще очень обижалась, когда я называла ее по имени, а не так, как остальные мамы: «Сын» и «Доча». «Я тебе что, не доча?» — спрашивала Сима обиженно.

Она узнала, что такое столовая и что поднос — тот, который подносится или ставится под нос, — на самом деле «разнос» — чтобы разносить. Стала есть не по часу с мультиками вприглядку, как это всегда делала дома, а за 15 минут, потому что «тут не ресторан, здесь не рассиживаются». Она с увлечением рассматривала хозяйственное мыло и стирала футболку в тазике. Заправляла постель. Относила за собой «разнос» на «стол для грязной посуды». Самостоятельно расчесывалась, убирала в шкаф «одежку», иначе баба Люда, которая выносит мусор, «заругает». Она узнала, что «бурак» — это свекла, «курА» — курица, а «натотения» — рыба. Много ли столичных семилетних девочек обладают таким сокровенным знанием?

Но все равно ей было сложно.

— А ты знаешь, кто живет на Северном полюсе? — спросила Сима у ровесницы-девочки. Они «мерялись» знаниями.

— А ты знаешь, что у козы две дойки? — ответила девчушка.

Сима онемела, потому что про дойки ничего не знала, да и я тоже.

Домой я вернула другую девочку. С разбитыми коленками, ободранными об камни ногами, с глистами, как подтвердил врач, отчаянно шокающую и очень самостоятельную. Сима ест макароны, будто впервые их видит. Набрасывается на йогурт и прячет в карманы конфеты. Она знает, что такое «пендель» и «поджопник». И, как ее старший брат, все поливает сгущенкой — ведь в той столовой, куда мы ходили, сырники и блинчики плавали в сгущенке, как в супе. Но когда она сказала папе, что «баклажка завоняла», имея в виду воду, налитую в стакан, папа упал в обморок. И это он еще про «катю» старшего сына не знает. Я ему не рассказывала, чтобы у него инфаркт не случился.